Империя Четырех Сторон

Слова, которые она произносила сейчас, были особенно важными. Она умела читать кипу, причем, настолько, насколько глубоко неизвестный шифровальщик прятал полученное знание. Окльо читала узелки так хорошо, что сама не замечала, как информация превращается в знание. Она уже забыла, вернее, не думала о том, что узелковое письмо скрывает три уровня информации. Об этом узнавал на первом занятии по чтению кипу каждый, кого готовили к профессии кипукамайока. Любой кипукамайок – и чтец, и бухгалтер, и курьер в одном лице – мог прочесть знание первого уровня, то есть базовую информацию. Ему были доступны цифры, факты и расстояния. Второй уровень любого сообщения являлся синтаксическим кодом. Третий, расшифровать который было сложнее всего, формировал образы, эмоции, придавал силу повествованию и превращал разноцветные веревочки в настоящую литературу, красивую и мощную. Человек, способный расшифровать этот уровень, мог, помимо всего прочего, читать между строк. Или, как говорили в Тавантинсуйу, между узелков. Взяв в руки связку разноцветных веревок, можно было испытать невероятное удовольствие от понимания смысла узелковой книги. Правда, такое наслаждение было доступно немногим в Тавантинсуйу. И эти немногие составляли элиту могучей империи. Простолюдины, работавшие на императора, даже и представить не могли, насколько полной и богатой на удовольствия была жизнь элиты, умело и методично объяснявшей подданным, что праздность и лень это преступление. Знания приносили радость, но раздавались маленькими порциями. И только самым верным людям.

Чем дольше читала послание Окльо, тем серьезнее становилось ее лицо. У нее были не столь широкие скулы, как у ее соотечественниц, а глаза имели скорее миндалевидную, чем раскосую форму. Возможно, поэтому любая эмоция – и радость, и печаль, и гнев – хорошо читалась на ее лице. А ее глаза иногда могли сказать Чинче больше, чем связки кипу, которые она сейчас держала в руке. Когда Окльо оторвала их от веревок и узелков, Чинча увидел в этих глазах гнев. Две молнии холодно сверкнули, посулив опасные перспективы тем, в кого они были направлены. Чинча отдал бы многое, чтобы во что бы то ни было оставаться другом этой женщины, но ни за что бы не захотел стать ее врагом, заглянув однажды в эти опасные глаза.

– Что там, Окльо? – спросил он, преисполненный трепета и любопытства. – Всему конец?

– Это хуже, чем конец. Пожиратели человечины договорились с пришельцами. Они знают, что такое Пайкикин. И они отведут туда чужеземцев. У нас не останется ни малейшего шанса на восстановление страны. Они отдадут им все, чем жили мы. В обмен на право выжить.

– Пайтити? Кто такой этот Отец Ягуара? – спросил удивленный Оторонко. Придя в себя, он не высказал ни малейших претензий к Окльо, которая уложила его на землю одним ударом. Возможно, он понял, что это не простая женщина, достойная порицания и наказания, а человек, имеющий право управлять другими и наказывать их. Впрочем, его заинтересовало и словосочетание «Pai Titi» – именно так в его помутившемся сознании отразилось то, что сказала Окльо, – означавшее «отец» и «ягуар» на языке лесных дикарей, против которых так часто и долго воевала империя. И потом, его собственное имя Оторонко на вражеском дикарском языке звучало, как «Titi». Но Чинча уловил совершенно другое значение в этом словосочетании. Вырванное из контекста, оно звучало несколько нелепо, но в комбинации с другими словами могло означать «…точно такой же, как…». «Наш язык и могуч, и велик!» – с восторгом подумал Чинча, не зная, что и до него эту фразу в разных частях света произносили экзальтированные и возбужденные интеллектуалы, складывавшие литературные шарады и сами же успешно их отгадывавшие.

Женщина бросила быстрый взгляд в сторону спутника, как будто в поисках поддержки и ответа на вопрос, стоит ли доверять этому несуразному и странному парню. Но Чинча задумчиво молчал, произнося про себя: «Пайкикин, Пайкикин, Пайкикин…» Тогда Окльо приняла решение самостоятельно.

– Тебе, видимо, слишком много досталось, – сказала она Отронко. – Прости, что я добавила тебе еще немного страданий. Возможно, мне следовало бы рассказать то, что я знаю, хорошо организованным воинам или чиновникам. Но у меня в подчинении нет чиновников, кроме вот этого человека, моего Чинчи. А из воинов в моем распоряжении есть только ты. Ягуар, сбежавший из стаи и съевший ягуара.

– Мне надо было выжить, Мама Окльо! – возразил Оторонко, не заметив, что называет женщину священным именем основательницы Земли Четырех Сторон.

Она на это никак не отреагировала и продолжала свою разъяснительную лекцию.