«Почему она оказалась здесь?» – эта тема долгое время возглавляла хит-парад местных сплетен. Когда Кирсти-Кристину спрашивали о ее прошлом, она лишь мило улыбалась или отшучивалась остроумными, но бессодержательными фразами. Опираясь на них, было сложно выстроить связную картину прежней жизни девушки. Но сплетницы (и, по совместительству, завистницы) смогли это сделать. По их версии, девушку бросил богатый наркоторговец, и она решила спрятаться от суеты столичной жизни, от неудавшейся любви и тоски здесь, на окраине амазонских лесов.
На самом деле все было гораздо прозаичнее. Заниженная самооценка не позволила Кирсти найти место в столице после медицинского факультета, который она закончила по настоянию отца, а продолжать семейный аптекарский бизнес она не хотела, сославшись на отсутствие необходимого опыта. Набираться его она приехала сюда. Амазонская действительность оказалась достойным продолжением ее нехитрой истории. Вот, например, ее должность – хотя она и называлась довольно громко: «ассистент специалиста», фактически девушке приходилось делать работу медсестры и даже обычной технички, убирая палату после выписавшихся рыбаков, мало следивших за своей внешностью и не злоупотреблявших гигиеной.
Но этот человек, потерявший память, был совсем другим. Он, как и она, не рассказывал о своем прошлом. Но девушка лучше врачей понимала, что у Бада нет никакой амнезии. Как и у нее самой. Разница только в том, что она хочет переписать свою историю, а он свою – забыть. И, кстати, несмотря на свой ужасный акцент, он был здесь единственным, кто правильно произносил ее настоящее имя: Кирстин.
Она часто приходила в его палату. Сначала приносила кое-какие медикаменты, потом, зацепившись за его маловразумительный ответ на ее незначительный вопрос, Кирсти вступила в долгую дискуссию по поводу охраны окружающей среды. Она доказывала, что мир без автомобилей – это единственный способ спасения человечества. Он утверждал, что человечество слишком тщеславно и слишком лениво, чтобы отказаться от скорости передвижения. Это не был роман, но оба они были друг другу интересны.
Главврач поддерживал их взаимный интерес, надеясь на определенную выгоду от этих отношений. Профессор Сэм Уильямс выдвинул условие – за больным будет ухаживать не он, а медсестра. Но любая сотрудница больницы попросила бы дополнительную оплату за сверхурочную работу. «Любая, кроме Кристины», – догадался эскулап, и тут же предложил ей сопроводить Бада к нему.
К тому времени она уже знала, что загадочный пациент родился в далекой стране с красивым названием Украина. Вадим решил слегка приоткрыть перед ней завесу своего прошлого, а она, в свою очередь, рассказала об этом Сэму. Конечно, попросив на то разрешения у Вадима. Но профессор к вопросу о происхождении своего гостя не проявил большого интереса.
– Ва-дим, Ва-дим, – терпеливо учила она профессора правильно произносить имя гостя. Она и сама едва научилась делать это, после того, как испытала угрызения совести, услышав от Бада «Кирсти» вместо привычного «Кристина». Сэм тоже старался. Он повторял неудобное сочетание длинных гласных и протяжных согласных. Но в конце концов признал:
– Да, Бад – это неправильно. Но удобно. Не правда ли, Бадди?
Вадим, которому и было адресовано это «buddy», то есть «дружище», очень быстро обнаружил себя в состоянии приятельских отношений с Сэмом. Профессор, хотя и был старше на пару десятков лет, выглядел подтянутым и моложавым. А после больницы, даже самой лучшей, человек, как известно, чувствует себя немного состарившимся, что немедленно отражается на его внешности. Вадим и Сэм могли сойти за ровесников, и даже однокашников. И лишь легкое, едва уловимое, менторское высокомерие иногда сквозило в беседах гостя и хозяина. А что еще можно ждать от человека, закончившего один из лучших университетов Америки и успевшего чему-то научить там новых студентов? Профессор – он и в джунглях профессор.
Вадим прижился в доме у Сэма. Если и было место на свете, которое точно соответствовало понятию «между небом и землей», то оно находилось здесь. Дом Сэма находился на окраине Пуэрто-Мальдонадо. Не в лесу и не в городе, не бунгало, но и не особняк. Внутри контролируемый хаос холостяцкого мира, но, с другой стороны, Уильямс примерно раз в месяц приглашал к себе горничную, чтобы после ее ухода тут же оставить липкую окружность от стакана виски на идеально отполированной поверхности журнального столика. Окружность недолго оставалась на виду, так как профессор набрасывал сверху кипу своих рукописей, а потом ругал природу и человечество, когда обнаруживал на них темные следы непонятного происхождения.