Империя Четырех Сторон

Слова эти стали достоянием каждого человека в толпе: тем, кто не смог их услышать, потому что стоял далеко от дверей во внутренние покои, фразу Атауальпы пересказали соседи.

Не многие видели, что происходит внутри. Рядом с креслом для гарроты, на котором, связанный, сидел Великий Инка, стоял Франсиско Писарро со свитой и священники, сопровождавшие воинов конкисты в походе. Из подданных империи в зал, где проходила казнь, пустили только женщин Великого Инки. Услышав, что сказал их повелитель, они тут же упали на пол и поползли, извиваясь, как пресмыкающиеся, к ногам привязанного к креслу человека. Но охранники довольно грубо и бесцеремонно отогнали их.

Атауальпа словно не замечал их, едва прикрыв глаза. Его коричневое лицо оставалось непроницаемым, как бронзовая маска. В сущности, это и была маска, и ее хозяин был уже мертв. И в то же время еще жив.

Но с этим Писарро хотел покончить как можно быстрее. На шею Великого Инки палач надел стальной обруч из гибкой проволоки. Два ее свободные конца входили в небольшие отверстия в деревянной доске, заменявшей спинку кресла, на котором сидел Атауальпа. А сзади концы переплетались. К ним была прикреплена крепкая деревянная палка. Как только палач начинал ее вращать, концы проволоки наматывались один на другой все больше и все сильнее сокращали петлю, в которой была шея приговоренного преступника. В конце концов наступал момент, когда металл перекрывал дыхание обреченного человека полностью и ломал шейные позвонки. Те, кто изобрел этот варварский инструмент, утверждали, что, в отличие от прочих орудий убийства, он быстрее убивает человека и причиняет меньше боли. Но это были лишь отговорки. Даже самый необразованный подданный испанской короны знал, что арсенал любого палача отличается разнообразием как раз для того, чтобы доставлять боль, а не избавлять от нее.

Командор Писарро испытывал странное чувство. Он глядел на инкских женщин, царапающих глиняный пол. Он видел священников, читавших молитвы возле гарроты. Он почувствовал внезапный прилив крови к голове и на секунду потерял сознание. Но не упал, а удержался на ногах. А когда пришел в себя, к нему сразу вернулось зрение, но не сразу – слух. И он увидел беззвучную картину казни, отчего на него навалилось чувство абсурдности и нереальности происходящего. «Театр комедиантов, вот на что это похоже, – подумал он. – Актеры в диковинных костюмах развлекают смеющихся зрителей». В его власти было остановить балаган. Но он не стал это делать. А палач уже вращал деревянную перекладину в ту сторону, в которую Солнце обычно двигает тень на циферблате солнечных часов.

Атауальпа больше не сказал ни слова. Когда проволока врезалась в кожу на его шее, под ней забился в нервных спазмах кадык, словно пытаясь вырваться на волю, на свежий воздух. Но проволока немилосердно сжималась все сильнее, и когда он остановился, все тело императора инков задрожало, охваченное предсмертной лихорадкой. Глаза широко открылись и выкатились из орбит. Пальцы рук вытянулись, ноги выпрямились в коленях, тело подалось вперед. Рванулось в последнем инстинкте остаться в этом мире. Но палач не оставил шанса. Послышался хруст, и голова правителя неестественно свалилась набок. Его ноги потянулись вверх и тут же упали на пол. Прямые пальцы рук согнулись, конвульсивно зацепившись за жизнь. Но глаза его остекленели. Он был уже не здесь. Женщины Атауальпы взвыли на разные голоса. Вой услышала толпа на улице, и гул снаружи начал нарастать. А вместе с ним и ругань всадников. Они пытались успокоить людей. Ропот толпы перерастал в вой. Писарро сообразил, что не доживет до конца дня, если не возьмет ситуацию под свой контроль. Надо было что-то придумать. Он раздавал указания своим солдатам и, отгоняя священников от мертвого тела, перевесил свой меч поудобнее, чтобы его можно было быстро выхватить в случае опасности. Если не отобьется – тогда все его золотые песо и серебряные марко окажутся бесполезными и будут служить другим людям. Нужно было очень быстро найти правильное решение. Но на то и был Писарро командором, чтобы хорошо ориентироваться в меняющейся обстановке.

– Кровать! Несите сюда мою кровать! – крикнул он солдатам. Те взашей погнали в командорские покои слуг, тщательно отобранных среди местного населения. Вскоре в центре зала стояло огромное ложе командора, покрытое самыми дорогими тканями, которые нашлись в резиденции испанцев. На кровать уложили тело Великого Инки.

– Священники! – крикнул Писарро. – Вы пойдете вперед и скажете им, что Атауальпа перед смертью принял нашу веру и отказался от веры предков. После этого вы все окажете ему императорские почести!

Командор выстроил своих солдат:

– Несите его к его подданным! Несите так, словно это король испанцев, а не вождь дикарей! Ясно?!

– Так точно, сеньор! – грохнули в ответ сто хриплых голосов.