Империя должна умереть

Эта статья — один из самых удивительных текстов, когда-либо написанных российскими оппозиционерами. Сегодня ее бы назвали русофобской. «Когда правительство теряет доверие народа, но не уступает ему своей власти, — оно становится только политической партией», — с такого тезиса начинает Горький. Он коротко описывает свежую российскую историю: «под напором народного протеста» правительство пообещало ввести конституцию, но вместо этого приступило к восстановлению своей власти. Он приводит статистику: с 17 октября по приговору военных судов казнено 397 человек, арестовано и выслано в Сибирь 18 тысяч, закрыто 79 газет в провинциях и 57 в столицах. При этом, оговаривается Горький, сколько всего человек расстреляно в ходе подавления различных беспорядков, неизвестно, «но следует считать тысячами».

В заключение статьи Горький достигает того правозащитного дискурса, который станет распространенным в Европе только к концу XX века: «Неужели Европу так мало беспокоит простая мысль, что ведь небезопасно иметь своими соседями сто сорок миллионов людей, которых всячески стараются превратить в животных, упорно внушая им вражду и ненависть ко всему, что не русское, воспитывая в них жестокостью — жестокость ещё большую, насилиями — страсть к насилиям ещё более грубым? Понимают ли еврейские банкиры Европы, что они дают деньги в Россию на организацию еврейских погромов?»

Этот текст выходит далеко за рамки чаадаевской традиции быть беспощадным к своей родине. Писатель Горький навсегда отделяет от себя народ и государство, и именно государство представляет группой преступников, нарушающих общечеловеческие законы и поэтому потерявших легитимность: «Не давайте Романовым денег на убийства», — такой вывод делает он.

За эту статью против Горького возбуждают новое уголовное дело в России. Но он и не собирается возвращаться на родину — он едет в Америку.

Поездку Горького с женой придумывает Ленин, очевидно находясь под впечатлением от их сборов в Финляндии. Это гастрольный тур в пользу большевиков, а параллельно Горький должен продолжить агитацию против кредитования царского правительства. Чтобы все прошло гладко и деньги не потерялись, Ленин даже выделяет Горькому продюсера-охранника, который должен помогать в пути.

«Грязно и прочее»

Пока Гапон находится во Франции, счета «рабочих собраний» размораживают, а его помощник Матюшенский начинает вносить деньги, выделенные Витте. Первые 3 тысячи[70] он отдает в кассу организации, сказав, что это пожертвование от некоего купца из Баку. Потом вносит вторую порцию.

Ситуация неожиданно меняется, когда на очередном собрании один из помощников Гапона, отчитываясь перед товарищами, неожиданно проговаривается, что часть бюджета — это деньги, «которые Гапону дал Витте». Рабочие переспрашивают, не ослышались ли, — до этого про общение Гапона с премьер-министром кроме его ближайшего окружения никто не знал. Помощники Гапона клянутся, что он брал деньги с их ведома, и сразу после собрания телеграфируют ему, чтобы скорее возвращался, а то «почва уходит из-под ног». Он едет в Финляндию, там созывает большое собрание всей своей организации и рассказывает, откуда деньги. Но тут выясняется, что кассир Матюшенский сбежал, прихватив с собой остаток суммы.

Ситуация для Гапона просто ужасная — он по-прежнему живет нелегально в Финляндии, его имя не сходит со страниц бульварных газет. Его обвиняют в том, что он агент Витте, в его собственной организации раскол. Все усугубляется тем, что один молодой человек кончает с собой прямо во время собрания. После этого все пытаются истолковать его смерть по-своему: одни говорят, что он был на стороне Гапона, другие уверяют, что он в нем разочаровался.

Но хуже всего для Гапона даже не это. Никаких новостей от властей нет: его не амнистируют, МВД не дает разрешения на деятельность «собраний»: ни на открытие новых отделений, ни на массовые мероприятия. Получается, что Витте его обманул. Или, вернее, за это время министр внутренних дел Дурново перестал прислушиваться к премьер-министру, а самому разрешать деятельность гапоновских собраний ему незачем.

Гапон снова у разбитого корыта. Ему надо начинать все сначала — пробовать выстроить отношения с властью, чтобы вернуть себе влияние. Ему рекомендуют обратиться к Рачковскому. Повторяется вся та же история, через которую Гапон проходил, когда его вербовал Зубатов, только теперь все наоборот — Гапон сам напрашивается, чтобы его завербовали. Рачковский просит его написать покаянное письмо Дурново. Гапон пишет подробный текст, рассказывающий, что он разочаровался в социалистических партиях, понял, что вооруженное восстание ни к чему не приведет — и вот, пожалуйста, доказательства, вырезки из западных газет.

Проблема в том, что полностью изменилась атмосфера. После декабрьского восстания и ареста Совета власть больше не считает нужным вести диалог с лидером рабочих.