Империя должна умереть

Утром 4 марта в доме художника Александра Бенуа раздается телефонный звонок. Это его коллега, Кузьма Петров-Водкин, зовет срочно идти к Горькому — там собираются представители творческой интеллигенции, чтобы выбрать своего кандидата в «министры искусств». По словам Петрова-Водкина, очевидный кандидат — Дягилев. Бенуа начинает обзванивать других друзей — они тоже полны энтузиазма. Художник Константин Сомов говорит, что, ввиду фактического упразднения министерства Двора, «необходимо предупредить другие партии и захватить власть!»

После обеда все собираются у Горького — народу очень много, маленькая гостиная забита под завязку. Бенуа вспоминает, что заседание получается бестолковое: Горький несколько раз повторяет, что «сами художники должны теперь взять в свои руки охрану музеев», его жена Мария Андреева взывает к Шаляпину (чтобы он «спас русский театр»), «гулко и грубо бранится громадный хулиган Маяковский в солдатской форме». В итоге выбирают делегатов (Бенуа, Горького, Шаляпина, Рериха и еще нескольких художников), которые на следующий день должны идти в Думу.

На обратном пути от Горького домой Бенуа поражается порядку в городе: «Довольно много патрулей вокруг горящих костров. Нигде никаких криков или ругани. Пьяных вовсе нет. Все носит какой-то неправдоподобный характер, точно сон. И вот опять спрашиваешь: неужто и впрямь русский народ так мудр и зрел?»

На следующий день звездная делегация идет в Думу — и обнаруживает там огромную толпу, через которую они чудом пробираются благодаря пропуску Горького. Проведя в переполненных приемных полдня, они при помощи каких-то служащих получают на руки постановление председателя Совета министров о создании специальной милиции для охраны памятников и музеев, которое «остается только подсунуть ему для подписи». Одновременно выясняется, что Временное правительство переехало в здание министерства внутренних дел. И всю делегацию везут туда — теперь «пропуском» становится Шаляпин, которого все узнают и с которым все хотят познакомиться. Сначала к группе подходит молодой министр финансов Терещенко («Держит себя не как демократический министр, а как милостивый принц, — записывает Бенуа, — однако говорит совершенно осипшим голосом»). Оказывается, что у Терещенко тоже есть мечта — создать отдельное министерство искусства во главе с Дягилевым: «Надо его непременно выписать, выписывайте его скорее, Александр Николаевич!» — говорит он Бенуа.

Наконец делегация знакомится с главной звездой Временного правительства — Керенским, которого Бенуа сначала принимает за «чрезмерно усердствующего писаришку». Керенский отводит делегатов в соседнюю комнату и рассказывает, что он, министр юстиции, уже успел посетить Зимний дворец и Царское Село, выставил охрану и убедился, что Зимний совершенно не подходит для того, чтобы в нем заседало Учредительное собрание.

«Совершенно ясно, что этот человек уже много ночей совсем не спал, — вспоминает Бенуа. — После только что нами отведанной бездари и просто российской вялости Керенский производит необычайно возбуждающее впечатление, и определенно ощущается талант, сила воли и какая-то "бдительность". О да! Это прирожденный диктатор!»

Вскоре выясняется, что премьер-министр Львов все же подписал постановление о создании милиции по охране дворцов, но Керенский, который уже опередил эту милицию и обо всем позаботился, просто прячет постановление в карман. Он благодарит делегацию за поддержку, говорит, что ему очень важно опираться на таких авторитетных в области искусства людей, — и вдруг, не простившись, убегает из комнаты по срочному делу.

На следующий день в газетах выходит сообщение о создании Комиссии по вопросам искусства, в которую входят Горький, Бенуа, Петров-Водкин, Рерих, Шаляпин и другие знаменитости. Против «диктатуры» звезд немедленно выступают молодые художники и поэты. Они требуют проведения съезда деятелей искусств — он собирается в Михайловском театре 12 марта, председательствует профессор Владимир Набоков-старший. Больше всех бушуют театральный режиссер Всеволод Мейерхольд и молодой поэт Владимир Маяковский.

«Когда страна борется за демократический принцип, "цвет русского искусства" в обход вотума общего собрания идет к министру и остается на местах», — разоблачает коллег Мейерхольд. Маяковский требует созвать «Учредительный собор» деятелей искусств, а никакого «министерства искусств» не создавать.

Бенуа и Набоков уходят со съезда в смущении. Но все же Бенуа звонит Елене Дягилевой, мачехе Сергея, чтобы выяснить его актуальный адрес — и срочно вызвать его «вернуться в Россию для общей работы» (вероятно, и для ее возглавления). Мачеха уверена, что Сергей, конечно, согласится, ведь перед ним раскрываются огромные возможности. Сам Бенуа говорит, что ему страшно за Дягилева: «Как бы снова не испить ему горькой чаши нашей бестолковщины и всяческих интриг!»

Да здравствует дубинушка