Империя должна умереть

На следующий день, 2 сентября, под залог 3000 рублей[125] из Крестов освобождают Троцкого — Временное правительство считает, что он не опасен. 4 сентября Керенский приказывает распустить Военно-революционный комитет, созданный для обороны столицы от Корнилова, соответствующее объявление публикуют «Известия» — официальный орган Петросовета. Впрочем, уже на следующий день «Известия» публикуют объявление об очередных заседаниях комитета, словно его и не распускали. Подчиняться приказу Керенского комитет и не думает.

К 9 сентября члены исполкома, узкий круг руководителей Петросовета, вдруг понимают, что они уже не контролируют происходящее. Та самая «звездная палата» Церетели (он сам, а также Чхеидзе, Чернов, Дан, Скобелев, Гоц) решают одернуть Петросовет любимым методом Керенского — и объявляют о своей отставке. Они не согласны с большевистской резолюцией, принятой 1 сентября. На самом деле Церетели и компания не хотят уходить в отставку, напротив, они намерены бороться с большевиками за влияние и вернуть своих сторонников, очарованных тезисами Троцкого и его сторонников.

Троцкий нападает на исполком все жарче: «Сейчас между Даном и Чхеидзе сидит призрак Керенского, — кричит он. — Помните, что, одобряя линию поведения президиума, вы будете одобрять линию Керенского!» В итоге голосование на очередном заседании Петросовета оказывается шоком для лидеров эсеров и меньшевиков: на их стороне 400 голосов, 500 голосов — за большевиков.

Это куда большее политическое землетрясение, чем бесконечные обновления составов Временного правительства. Исполком Петросовета за все время, прошедшее после революции, не менялся ни разу. Де-факто он играл роль настоящего парламента — и именно он был залогом стабильности во время всех потрясений, будь то апрельское возмущение нотой Милюкова, июльское восстание или неразбериха между Керенским и Корниловым в августе. Теперь этот умеренный исполком Петросовета уходит в отставку.

«Мы покидаем эту трибуну, — говорит уходя Церетели, — с сознанием того, что в течение шести месяцев мы с честью держали знамя революции. Теперь знамя в ваших руках. Мы можем только надеяться на то, что вы сможете продержать его хотя бы половину этого срока!»

Спустя неделю Петросовет избирает новый исполком и нового председателя — им становится Лев Троцкий. Новый большевистский Петросовет ведет себя уже совсем иначе, чем прежний. В том числе продолжает вооружать рабочих, хотя никакие корниловские войска на город больше не идут и обороняться больше не надо.

Неделю спустя триумф большевиков происходит и в Москве: местный Совет принимает ту же большевистскую резолюцию, прежнее руководство уходит в отставку, новым главой Московского совета становится большевик Виктор Ногин.

После июльского восстания большевики казались маргинальной политической силой. Казалось, что с ними покончено и они уже никогда не вернутся. Корниловский путч приводит их к вершине популярности — они фактически приходят к власти в Москве и Петрограде демократическим путем (правда, помимо Советов, в которых преобладают большевики, в обеих столицах есть свежеизбранные городские думы — в них большинство принадлежит эсерам). А ведь генералы были искренне убеждены, что ситуацию можно поменять, повесив несколько человек на фонарях.

Склизь и девальвация

Начинается осень, и вместе с ней на смену эйфории приходит депрессия. На фронте и в тылу, на кухнях и на митингах, в газетах и в листовках говорят только о том, что Россия погибла. В Петрограде ужасная погода. «На улице тьма, почти одинаковая и днем, и ночью. Склизь, — пишет Гиппиус. — Уехать бы завтра на дачу. Там сияющие золотом березы и призрак покоя».

Газеты рассказывают об ужасах, предшествовавших взятию Риги немцами: город был разграблен уходящими российскими солдатами — «товарищами» (это слово становится эвфемизмом вооруженных дебоширов). Пресса утверждает, что убивали и насиловали не пришедшие немцы, а уходящие свои. По всей стране беспорядки: погромы в Астрахани, Ташкенте, Киеве и Харькове, солдатские бунты в Чернигове, Иркутске, Гомеле, Одессе, крестьянские восстания в Харьковской, Черниговской и Саратовской губерниях. По данным нового военного министра Верховского, в стране насчитывается два миллиона дезертиров.

После трагедии в Казани начинается эпидемия поджогов — кто-то считает, что хозяева жгут свою собственность, чтобы получить страховку, другие уверены — это легкий способ поквитаться с давними противниками при всеобщей безнаказанности. Газеты пишут, что все это происки немецких агентов-провокаторов.

У Временного правительства нет никакой экономической политики, в его новом составе нет даже министра финансов. В сентябре принимается решение запустить печатный станок — начинают печатать новые казначейские знаки по 20 и 40 рублей[126]. Они не заменяют прежние царские деньги, а как бы дополняют их. Эти бумажки, «керенки», печатаются бесконтрольно — за несколько месяцев денежная масса увеличивается в разы.