Империя господина Коровкина

– ¿Quien te llamó? ²⁰ Твою мать за ногу! – раздраженно крикнул на него Александр. – Yo dije «тихо», no «Tiago», comprendes? ²¹

– M-m-m, no comprendo nada, señor, ²²– честно ответил Тьяхо и при этом широко улыбнулся всеми своими восемнадцатью с половиной зубов. – Pero si el señor deseo algo, puedo… ²³

– ¡A-a-ah, vete a la mierda! ²⁴– крикнул на него Александр и махнул ему рукой в сторону двери, вся эти глупая сцена его уже утомляла. – Y… и… и сачок этот гребанный свой не надо к нам в дом больше таскать, амиго, – перешел он с ним уже на русский язык. – Иди давай на… куда подальше отсюда. Эстела, – крикнул он уже его жене, которая стояла в дверях, – убери его отсюда нахрен, от него воняет как из пивной бочки! Ей богу, мы же едим тут. Estamos comiendo, entiendes? ²⁵

Эстела и здесь проявила чудеса проницательности. Хоть речь хозяина и была большей частью на русском языке, она, поняв самое главное, подбежала к Тьяхо, схватила его под руку и вместе с сачком утащила его с террасы внутрь дома.

– Что за кретин?! – Александр удивленно посмотрел на жену, которая уже с трудом сдерживала смех от всей этой нелепой сцены. Александру же было не смешно. Он еще раз посмотрел на дверь, из-за которой все еще доносились пререкания Тьяхо и его жены и потом перевел взгляд на свою руку с крабом, которую он продолжал держать чуть вытянутой. – Так что это? – снова обратился он к Платону. Голос того звучал уже гораздо бодрее, ибо он подметил, что обстановка начинала разряжаться:

– Это еда, пап!

– Это краб! – проговорил Александр и тут же добавил, совсем еле слышно, будто самому себе, – нахрен только я его взял? – резким движением руки он выбросил краба с террасы куда-то вниз, и через несколько мгновений все услышали громкий «плюх» со стороны бассейна. – А-а-а! – тут он вспомнил, на чем остановился, и снова громко заговорил. – Еду надо есть! Кидаться едой нельзя, это неприлично, это неуважительно по отношению к тем, кто этой еды не имеет в таком количестве как ты, и вынужден дни напролет сидеть с банкой на паперти и просить подаяние, понимаешь?

Платон сразу кивнул головой, хотя он и не имел ни малейшего представление о том, что такое «напролет», «паперть», «подаяние» и зачем с этим всем надо где-то там сидеть.

– Если я еще раз увижу, что вы кидаетесь едой, и не важно, кто из вас начал – ты или ты, – Александр по очереди ткнул жирными после краба пальцами в одного, потом в другого мальчика, – вы будете у меня только геркулесом питаться, понятно?

– Понятно! – почти одновременно ответили оба мальчика, заведомо уже понимая, что это были лишь пустые угрозы со стороны любящего отца.

– И еще, – продолжал он, – вы уже взрослые ребята, по крайней мере хотите ими стать, а ведете себя как какие-то недоразвитые м… младенцы (в своем возбуждении после этого нелепого разговора с Тьяхо он чудом не проговорил «мудаки»). Вы не чужие люди друг другу, не какие-то парни, которые проходят по улице мимо, задевают друг друга плечом и начинают друг с другом ругаться. Вы не должны враждовать друг с другом. Никогда не должны! Вы не друзья, не враги, не знакомые какие-то, вы братья, братья по крови, а брат однажды – брат навсегда! Вы думаете, мы вечно будем с мамой разнимать эти ваши глупые ссоры по поводу и без? Нет, не будем! Я не вечен и мама не вечна. Никто не вечен. Мы не будем с вами всегда. Может быть вы сейчас этого не понимаете, потому что вы еще дети и вам кажется, что вся жизнь впереди, но люди умирают, так же как животные умирают, как птицы умирают, как даже деревья умирают. Рано или поздно умирают все! Таблеток от старости нет, к сожалению, и не будет их никогда. Такова природа всего, что есть в этом мире. И рано или поздно наступит день, когда вы останетесь одни, без нас, ваших родителей, без тех, кто сидит вот сейчас здесь и разнимает ваши эти глупые споры. И вот тогда вы поймете, что в этом мире кроме вас двоих не осталось больше никого, кому вы можете доверять так, как друг другу. Почему? – Александр замолчал на несколько секунд, своим пронзительным взглядом бегая по лицам обоих мальчиков. Оба смотрели вниз, в свои тарелки, почтительно слушая речь отца и боясь даже громко дышать, – потому что мы одна семья! Вы одна семья. А всё остальное – друзья, подруги, кореша… это всё приходит и уходит, а семья, что бы ты ни сделал, как бы ни нагадил себе и другим, остается с тобой раз и навсегда! Я, ты (он обратился к Платону), мама, Яков мы все члены одной семьи и должны относиться друг к другу с соответствующим уважением.

Александр закончил. Повисла тишина, которую первым нарушил Платон:

– А дядя Миша и Диана? Они… они тоже наша семья?