Империя господина Коровкина

Бежать было бесполезно. Драться с ним тоже. Нервно покусывая ногти, Петро смотрел как Андрей одну за одной извлекал из сумки и клал на стол перед ним головы его друзей и знакомых. Отрубленная голова Дианы, потом Александра, потом Рафы. Открытые глаза, подтеки крови и запечатленный ужас последних мгновений. Он медленно доставал их, покручивал в руках перед собой как какой-то покупатель на овощном рынке, и осторожно опускал на стол, поворачивая лицом к Петро, будто желая, чтобы он мог насладиться этим семейным рандеву точно так же, как и он. В его движениях не было резкости, он делал это медленно, с улыбкой и даже с какой-то особой грацией, будто пытаясь растянуть удовольствие от каждой секунды, от каждой очередной находки, вытащенной из сумки. А может нет, может он просто никуда не спешил. Может дело его было почти сделано и осталось последнее, именно то, ради чего он к нему и пришел.

– Но это же… ненормально… – вырвалось у Петро непроизвольно, вырвалось от напряжения. Он не хотел этого говорить, и хоть иллюзий он уже не строил, обижать этого человека ему хотелось меньше всего. Ведь жизнь его была теперь полностью в его руках. Но Андрей на это его предположение отреагировал совершенно спокойно.

– Согласен, у всех есть свои небольшие слабости, – две последних жутких предмета, маленькие головки детей, оказались поставленными на край стола. Глаза обоих были открыты, помутневшие высохшие глаза с запечатленным в них ужасом, последняя эмоция тех, кто никогда до этого не знал, что такое страх. – Ну вот, теперь почти все в сборе! – прокомментировал он, отбрасывая в сторону пустую сумку, – и ждут только тебя!

Петро вздрогнул и слегка приподнялся. Андрей не спускал с него глаз.

– Можно я налью себе? – спросил он нерешительно. Андрей утвердительно кивнул ему и Петро подошел к журнальному столику, на котором стояла начатая бутылка с виски. Он быстро налил себе пол бокала и опрокинул его одним залпом. Так же с бутылкой и стаканом он вернулся к столу, к лежащим на нем головам и снова опустился в кресло. Легкий аромат тлетворного духа заставил его поморщиться, но новый бокал виски, за ним еще один и еще, помогли ему расслабиться, помогли восстановить прежнее равновесие, его способность мыслить и принимать какие-то решения. Вот только решений у него никаких уже не было. Их уже было не спасти, как, он уже был в этом уверен, не спасти ему было и себя. Разряженный пистолет валялся на полу, обрез с холостыми патронами на столе. В этот момент в его голове пробежалась странная мысль. А что если разбить бутылку и направить горлышко, «розочку», как называли это они в свое время, на своего нежеланного гостя. Испугается он, может убежит? Но мысль эта осталась без действия, он был трусом и вид отрубленных голов всего семейства не давал ему решимости даже после всего этого алкоголя, и он продолжал сидеть молча, погруженный в ужас и страх.

Андрей же, закончив с этими жуткими декорациями, опустился на стул напротив. Петро ожидал, что он заговорит с ним о чем-то, но он молчал. Они оба молчали долгое время.

– Я знал, что рано или поздно это произойдет, – первым после долгой паузы начал Петро. – Нельзя было делать всё это и до конца своих дней оставаться ненаказанным… Рано или поздно что-то должно было случиться.

– Да брось, командир, в этой жизни можно всё. Надо было всего лишь соблюдать два правила – не лезть на свет и не оставлять за собой следы. Ведь если ты выбираешь этот путь, то это уже не хобби, а образ жизни.

– Не лезть на свет? – не поняв его до конца, переспросил Петро.

– Не светить щами, не понтоваться, не бахвалиться, одним словом не привлекать к себе внимания. Сделать так, будто тебя нет, чтобы другие смотрели на тебя и видели лишь пустое место. Теперь понимаешь?

– Почти.

– Дорогие машины и женщины, яхты, дома в разных странах… Он любил себя и любил, когда другие любили его. Он хотел сидеть на двух стульях – спать в хоромах, гадить в золотые унитазы, но в то же самое время любил засовывать свои белые ручонки по самый локоть в самое мерзкое говно. А этого уже белыми ручонками делать никак нельзя. Он считал себя благородным господином, сосудом, с голубой кровью, который днем ходит по музеям и наслаждается гуманистическими ценностями цивилизации, а когда наступала ночь, он вылезал на улицу и как последняя дрянь, как бандит из какого-то средневековья, резал других направо и налево, руководствуясь только какими-то своими соображениями. Но так не бывает, эти два мира стоят порознь, между ними есть порог, переступив который один раз, оказываешься в другом мире раз и навсегда. Как в том анекдоте про «не путай туризм и эмиграцию», помнишь? Но он этого не знал. Ведь у него были деньги, власть, продажные менты и его верные слуги, вроде тебя, которые, как он считал, смогут защитить его всегда и везде. Он считал, что через этот порог он сможет прыгать бесконечно, по крайней мере много лет, до самого его конца, до естественного конца, естественно.

– Но ведь он хороших людей не убивал, он…