Империя господина Коровкина

Алиев достал из папки плотную стопку бумаг, сцепленную большой скрепкой. Это и был трактат. «Увесистый!» Он покачал его в руке, будто на вес пытаясь оценить всё то, что было внутри и вдруг точно так же бросил в огонь. Пламя лизнуло первые несколько листов, и вдруг погасло, как будто отравившись этой дрянью. Алиев взял палку и пошевелил красные угли. Через мгновение маленькие язычки пламени вспыхнули по краям пачки и через несколько секунд, будто политый какой-то горючей жидкостью, трактат вспыхнул ярким желтым огнем.

– Коровкин этот, хоть и самый главный, но не единственный там был. Целая семья их там была таких просветленных, а вокруг них еще и целая армия слуг, со своими солдатами, адвокатами, журналюгами продажными. И без наших ребят там тоже не обошлось, все любят деньги, а на деньги ради собственного удовольствия Коровкины никогда не скупились. Впрочем, зачем я тебе все это рассказываю, – тут Алиев вдруг засмеялся, – ведь ты был там. Ведь ты и показал этим тварям их настоящее место. Но ты, наверное, хочешь спросить, зачем мне-то всё это надо? Зачем сжигаю сейчас всё то, что было с таким трудом собрано и что уже никогда повторно собрать не получится? Ведь это не правильно получается, не по закону. Ведь тот же самый закон, который этот Коровкин так не уважал, требует от меня, чтобы я исполнял свой долг безусловно и безоговорочно! – с этим словами Алиев с силой бросил в костер еще пачку каких-то документов и фотографий. Все они сразу вспыхнули и запылали ярким пламенем. – А потому, брат, делаю, что закон это лишь маленькая часть гигантского айсберга под названием «жизнь», о подводную часть которого разбиваются как маленькие лодочки, так и здоровенные Титаники с золотыми унитазами, и если этот закон по той или иной причине перестает защищать эту самую жизнь, то в жопу тогда этот закон, в жопу тогда и долг со всеми его правилами, приказами, уставами и регламентами. Ведь если закон не уважают, значит его нет, а если его нет, то простой русский мужик, со всей свойственной ему пугавшей нашего друга азиатчиной, закатывает рукава на своих жилистых руках и тут, – при этих словах Алиев достал из пачки оставшихся документов фотографию отрубленной головы Коровкина и повернул ее к костру, чтобы тот, кто был в темноте, мог ее разобрать, – эти слащавые сахарные задницы со своими машинками, яхтами и вертолетными площадками растворяются в небытие как пердеж на ветру. Не цивилизованно? Согласен! Не гуманно? А вот с этим уже поспорить можно, так как с разных сторон на всё это смотреть можно! Не законно? – тут Алиев со злобой бросил фотографию в костер, и она вмиг заполыхала огнем, – но ведь закона-то нет, брат, ведь правила игры уже поменялись. Ведь это война получается, а на войне, как говорят, хороши любые средства. Впрочем, умные головы и войну хотели в систему каких-то ценностей вписать, конвенция Женевская, правила ведения боя, этикет рыцарский из серии «иду на Вас». Но бред это всё, война есть война. На войне есть лишь свой и чужой и больше никого. Но я думаю ты всё это и без меня знаешь!

Алиев замолчал и в этот раз замолчал надолго. Костер почти потух, лишь несколько красных углей, как глаза какого-то поваленного на землю чудовища, смотрели на него своими затухающими глазницами. Температура продолжала падать, но Алиеву по-прежнему было жарко. Он стянул с себя шапку и пар устремился вверх с его мокрых взъерошенных волос. Несколько раз слышался ему со всех сторон хруст или шелест, он поднимал голову и всматривался в темноту, но он не видел там ничего, лишь черные очертания деревьев, лишь мрак, да светившие где-то в вышине звезды. Наконец он снова заговорил, в этот раз уже совсем тихо, будто с самим собой.