Империя грез (СИ)

В камере было холодно и практически всегда царил гнетущий полумрак. Скудный бледный свет падал сквозь узкое каменное окно, закрытое массивной железной решеткой. От жаровни у двери почти не исходило ни света, ни тепла. Прутья решетки были толстыми и ржавыми, и тень от них на каменной стене легко могла лишить надежды любое, даже самое отважное и любящее сердце. Даже если получилось бы вынуть руку из каменного мешка, протиснувшись сквозь прутья, к окну бы не пустила тяжелая стальная цепь, прикованная к левой руке.
Ей мучительно хотелось пить и ее практически убил холод, царивший вокруг. Густой мороз, вгрызавшийся в кости, проедая плоть, медленно и упорно проникающий в самое нутро, стараясь медленно остановить сердце, едва гревшее измученное тело. Гранитный колодец, в котором ее заперли, промерзал изнутри не хуже, чем любой древний ледник, и от него почти не было спасения, кроме маленькой жаровни в углу, которая почти не грела сырой воздух вокруг. Подойти к ней ближе было нельзя, потому что для этого пришлось бы оторвать себе руку, забитую в стальную колодку.
Она лежала на куче гнилой соломы в углу камеры, то приходя в сознание, то снова теряя его. Но болезненное забвение не могло принести даже капли облегчения. Из посетителей к ней приходили лишь молчаливые и безжалостные палачи. Сначала они допрашивали ее, истязая тело и стараясь сломить ее дух, а после – бережно и заботливо лечили причиненные ей раны и увечья. Когда ей становилось чуть легче, ее снова пытали, привязывая руки и ноги к деревянному кресту, поднимая на дыбу, прикручивая ремнями к скамье. Инквизиторы в белых рясах с красными узорами на рукавах усердно трудились, пока от безумной боли и собственного крика она не теряла сознание.
Сарсэя уже не могла больше вспомнить, как долго она была тут в этом проклятом и забытом Богом месте. На допросе ее спрашивали только об одном, что ей известно о братстве "Белого круга" или о Круге совершенства, что по сути было одно и тоже. Просить о пощаде было бесполезно, про то, что ее спрашивали, ей было ничего не известно, поэтому оставалось только отчаянно кричать, закусывая распухшие и окровавленные губы. К моменту третьего и четвертого допроса, она поняла, что призналась бы в чем угодно, лишь бы ее перестали пытать, но к сожалению нельзя было рассказать про то, чего не знаешь совсем. Когда она приходила в себя, скрючившись от боли, лежа на вонючем промерзшем сене, она молила Предвечный Свет о том, чтобы он позволил ей умереть, потому что силы ее души были уже на исходе. Кто-то говорил, что для того, чтобы познать себя по-настоящему, необходимо лишится всего, что у тебя есть. И в данном случае ее уже лишили всего, чего только было возможно лить человека. Сарсэя не знала, удалось ли ей обрести себя, пройдя через все это, но она совершенно точно чувствовала, что была всего в одном кратком мгновении от того, что бы полностью потерять саму себя. Что бы это не означало для такого человека как она.
Внезапно, дверь в ее камеру скрипнула и с грохотом открылась. Похоже за ней снова пришли ее безжалостные мучители. Кричать в полный голос от ужаса уже не получалось, на это давно не осталось сил. Из глаз с острой резью пошли теплые слезы, сердце, спотыкаясь, стало бешено биться, а тонкие пальцы с болью сжимались в маленькие кулаки. Этот кошмар не закончится никогда. Пока она была рабыней, ее не раз наказывали и порой крайне жестоко, но тут в ледяных застенках, пропахших отчаянием и страхом, она встретила ужас, с которым на справился бы ни один живой человек и кажется смерть, как благостное избавление от бесконечного кошмара, она пока еще не заслужила. Она услышала шаги, каждый из которых приближал ее к страху, боли и стыду, и ее трепещущее сердце не выдержало и она начала умолять о пощаде. Зная, что теперь будет только хуже.
Фледер спокойно шагал по коридорам старой военной тюрьмы, в которой прочно обосновались религиозные каратели Предвечного Света. Факелы, развешанные по грязным стенам, чадили и дешевое масло, которым была пропитана подгнившая пакля. Сгорая, воняло так, что начинало тошнить. Древний вампир не нуждался в свете и в кромешной тьме видел значительно лучше, чем от света любого возможного в мире огня. Его тонкие губы, подбородок и одежда были щедро перепачканы свежей человеческой кровью. Любой встречавшийся ему на пути, будь то охранник, служитель культа или послушник, умирали быстрей, чем успевали даже испугаться зловещей фигуры в белых одеждах. Глаза старейшины в затхлом полумраке ярко горели пустым и холодным огнем, каким никогда не могли бы гореть глаза живого человека, сердце которого еще способно было биться, разгоняя кровь по венам. Следом за ним, покорно склонив голову шагала женщина в черной рясе Инквизитора. У нее было обычное лицо, совершенно обычного человека, которое не могло бы выдать в ней религиозного карателя, палача или садиста. Прямые черные волосы, гладкая смуглая кожа и тонкие и сильные руки. Руки, которые в равной степени хорошо управлялась с бумагой, пером и стальными клещами, раскаленными до бела на алых углях. Взгляд ее был отстранен, а глаза были будто отлиты из мутного стекла. На лице играла блаженная и глупая улыбка барана, идущего на бойню на веревке, привязанной к шее. Все это совершенно точно указывало на то, что она была околдована сильнейшими чарами подчинения, на которые без труда был способен любой, даже самый молодой и неумелый вампир.