Империя Гройлеров

Рябая Карлица Глаша, туманно улыбаясь, нежно сомкнула кончики крыльев в аплодисментах.

– Тише, тише, господа! – поднял вверх оба своих сильных крыла Конь-Кур. – Бить мы никого не будем. У нас – свободное общество, каждый волен быть тем, кем хочет. У нас ведь не только кургузые, но и куропехи* наличествуют, и ничего, никто их не бьет!

* – куропехи – петухи с размытыми половыми признаками, трансвеститы.

При этом все посмотрели на окольцовца Барабуша, откровенного и даже гордящегося этим своим отличием куропеха. Барабуш формально считался мужеска пола, а жена его, мадам Барабуш, столь же формально – женского, поелику тоже была (был?) куропехом. Яиц сей союз, само собой, не приносил.

Чета Барабушей содержала единственное в Кур-Щавеле кабаре «Ножки Барабуша», где выступали курочки юного возраста. Профессор Алектор, который в этот момент, как и все прочие «мозги», воззрился на окольцованного куропеха, осветился откровением. Он вдруг вспомнил поговорку, которую никак не мог воскресить в памяти до конца, наблюдая свару между женами Лега и Аяма:

– Что жена, что муж – одно слово: Барабуш!

Ему зачем-то зааплодировали…

Конь-Кур, понимая, что в «Куриных мозгах» надо постоянно держать тему, иначе она ускользнет и всяк начнет кукарекать не имеющую отношения к делу отсебятину, возгласил:

– Вернемся, господа и госпожи окольцовцы и окольцовки, к обсуждению статьи доцента Петела, он же – Кур… Вы говорите – бить его или не бить? Так вот, – огляделся Конь-Кур, – похоже, при всем вашем праведном стремлении, бить-то и некого…

– Смылся Кургузый!

– Скурвился, после того как петухом отказался называться!

– Он опозорил весь петушиный род!

Мамаша Коко и ее цыпочки-окольцовочки, разумеется, не могли остаться в стороне от такого увлекательного действа:

– Мы не хотим называться курицами! Мы хотим называться пулярками! Эй, Лягушка, распорядись поставить наш запрос на голосование! Хотим быть пулярками! Официально!

Лег не знал, что и предпринять – он лишь мотал головой, переводя взгляд с Рябой Карлицы Глаши на мамашу Коко и ее цыпочек.

– Господа, господа! – вновь поднял крылья Конь-Кур. – Вернемся к главной теме, а насчет пулярок… Мы все и так в определенные моменты, хм, называем наших дорогих тизаночек пулярками…

Смех в зале несколько разрядил обстановку.

– Так вот, собратья-окольцовцы, – вдохновенно продолжал Конь-Кур. – Все верно вы говорите: кто-то позорит род, кто-то его прославляет. Такова жизнь. Но при всем своем и вашем всеобщем неуважении к нашему собрату Кур-Гузому, дальше в его публикации есть нечто такое, что следует обсудить. Всем нам, настоящим окольцовцам, безо всяких там кургузых!

– Что же это? Что?

В этот, казалось бы, переломный момент со своего насеста в президиуме поднялась Рябая Глаша, и секретарь Лег призвал всех к тишине.

– Я уже успела дочитать до конца статью… этого доцента… уж не знаю, как теперь его называть-то… – заговорила Глаша тихо, но так, что было слышно всем.

– Куропехом его называть! – взорвался хохотом зал.

– Ну, это еще надо сначала пробаллотировать, – корректно заметила Глаша. – И потом, зачем же обижать нашего уважаемого Барабуша, вполне заслуженно именующегося куропехом… Так вот, дочитала и, признаюсь, кое в чем согласна с автором.

– Никаких соглашений с куропехом! – закричали отовсюду. – Кроме Барабуша…

– Он, то есть доцент с неопределенным именем, во всяком случае, пока что окольцовец, и никто с него серебряного ободка не склевывал… – продолжала председатель.

– А кто наклепывал-наклевывал? Кто? – не унимался зал.

– Оставим это на время, – улыбнулась Рябая Глаша наимягчайшим образом. – Я хочу заявить, что действительно, как утверждает автор статьи, небезызвестный всем доцент-кукарекун, я, председательствующая Рябая Глаша, будучи курой, к тому же и многодетной, не имею морального права носить чисто петушью регалию – золотую шпору. Потому что у кур шпор нет!

С этими словами Рябая Глаша сняла со своей шеи цепь с болтавшейся на ней золотой шпорой и положила ее перед собой.

– Я готова, если собрание не возражает, и впредь исполнять обязанности председателя палаты «Куриных мозгов», но без этого высшего знака отличия.

Не дав опомниться и вставить хоть одно «ку» редактору газеты «Курям» Конь-Куру, Глаша закончила:

– На правах председателя собрания я освобождаю от должности секретаря палаты ума господина Лега.

И повернулась к разинувшему клюв Легу:

– Уж больно ты, Легушка, часто лягаться стал. Это не к лицу… Новым секретарем собрания я назначаю нашего многоуважаемого и справедливого, свободолюбивого господина Конь-Кура!

И Конь-Кур, еще минуту назад уже считавший себя утвержденным на пост председателя «Куриных мозгов», был вынужден под дружные аплодисменты занять освободившуюся секретарскую жердочку. На него сыпались угодливые поздравления, и Конь-Кур повеселел.

«Хоть что-то для начала», – смирился он с почетным поражением.

Тем более, что моральной поддержки со стороны Империи Бройлеров он так и не получил. «Почему? – терзался Конь-Кур догадками. – Неужели этот простак и недотепа Пет-Русь меня предал за мешок пшена?»