«Империя!», или Крутые подступы к Гарбадейлу

Через несколько дней ему лететь в Перу с посадкой на Гавайях: в Лиме живет его тетка Эльза. Гонконг расплывается у него в памяти туманным вихрем, где смешались застойные отдушки небоскребов, искусственная прохлада офисов и лимузинов, короткие перебежки в удушающе-мглистой, отороченной дымным кружевом простыне обжигающей парилки, которая здесь, в Гонкерсе, зовется свежим воздухом, и еще постоянное ощущение, будто тебя втиснули в гудящий дымно-смоговый скафандр, одновременно прорастающий тебе в нутро и обволакивающий снаружи, чтобы не подпустить город слишком близко.

На скачках он знакомится с метросексуалами, его катают вокруг порта и пары близлежащих островов на сногсшибательном сверкающем мощном катере — даже доверяют штурвал, когда поблизости никого нет, а он хохочет как ненормальный, прибавляет газу и чувствует, как вся эта невероятная махина размером с хороший дом задирает перед разгоном свой акулий нос; потом начинается суматошная тусовка в доме у какого-то олигарха прямо на пике Виктория,⁴⁸ с видом на подернутую дымкой верхушку небоскреба Блейка около гавани. На пике ему всюду чудится запах жасмина и бананов. Жилище олигарха-канадца и его супруги-японки смахивает на дворец или музей: стены увешаны картинами, которые добывались правдами и неправдами на всех континентах, исключая разве что Антарктиду. Олбан потягивает коктейль с частицами золота и ощущает себя младенцем.

Блейк высаживает его в аэропорту и вручает новенький «уокмен», сверкающий складной армейский нож швейцарского производства, пухлый конверт, набитый ветхими зелеными бумажками по десять и сто баксов (на всякий пожарный), а в придачу дает совет: «Запомни, Олбан: метить надо высоко. Будь эгоистом, думай только о себе. Вокруг одни засранцы — все так делают», и тут у него возникает такое чувство, будто город его отрыгнул; он поднимается на борт «Боинга-747» и не без облегчения сворачивает направо, в эконом-класс.

Во время посадки на Гавайях он мирно спит.

С месяц гостит в Лиме у тети Эльзы — это сестра Энди, давным-давно осевшая в этих краях, единственная родственница, не принадлежащая к клану Уопулдов, кого он посещает во время своей кругосветки, растянувшейся на весь промежуточный год. В предместье, весьма далеком от респектабельности, она держит бар у бассейна — обшарпанный и хлипкий.

Здесь он тоже расширяет свой жизненный опыт.

После этого едет поездом в Мачу-Пикчу, дальше на попутках, в основном на грузовиках, потом возвращается на побережье, зачарованно наблюдая, как волны лижут сотни миль золотистых пляжей, оттуда направляется на север, вспоминает, что через месяц ему домой, и в конце концов оказывается в Лос-Анджелесе, где почти случайно, приехав навестить кузена Фабиола, грезящего о карьере кинорежиссера, сталкивается нос к носу с Софи.

Олбан благополучно вычеркнул из памяти свою кузину, особенно за эти девять месяцев путешествий. Софи все меньше и меньше занимает его мысли после того случая (на следующее лето после того особенного лета, проведенного ими вместе), когда он выяснил, что она уже давным-давно вернулась из Испании, но даже не дала о себе знать.

Судьба сводит их посреди пустыни. Кузен Фабиол занимается поисками натуры: он слышал, будто в центре пустыни Мохаве⁴⁹ пропадают без дела сотни брошенных под палящим солнцем самолетов, которые не ржавеют (в том-то вся фишка), потому что там страшная сушь: распластались под открытым небом — и хоть бы что; для натурных съемок лучше места не придумаешь, а потому надо туда съездить и, если повезет, вдохновиться на творческие подвиги. Они грузятся в его машину и направляются в пески.

Кузен Фабиол невысок ростом, жилист, рыжеволос и говорлив. Учится в киношколе, снимает квартиру в Топанге. Он подолгу смотрит вокруг через прямоугольник, образованный большими и указательными пальцами. Планирует создать что-нибудь забойное, не хуже «Рокки», а для начала усвоил правдоподобный южнокалифорнийский акцент.

— «Рокки»? Ну, это уже классика. — Почему-то он даже не ввернул обращение «баклан», что на него совсем не похоже.

— Я-то считаю, что фильм — полный отстой, — замечает Олбан и осторожно лижет прямоугольничек проклеенной бумаги.

В дороге ему поручено набивать косяки. Это один из многих навыков, приобретенных им в течение последнего года, причем он одинаково успешно справляется и с излюбленной американцами «травкой», и с рецептом «табак плюс гашиш», популярным в других странах. Сейчас главное, чтобы траву не сдуло. Машина у Фаба — старый, некогда красный «форд-седан» со сломанным кондиционером, поэтому все окна открыты. Когда поблизости нет копов, Фаб привычно выжимает из машины максимум, так что уберечь травку совсем непросто.

— «Ат-стой, ат-стой», — передразнивает Фабиол. — Много ты понимаешь.