«Империя!», или Крутые подступы к Гарбадейлу

— Наверное, никак, — говорит он, пристально следя за движениями ее рта. У нее полные розовые губы. — Компанию продадут, распад семьи продолжится, мы перестанем притворяться, что это кого-то заботит, перестанем ломать голову над тем, кому доверять руководящие должности — своим же родственникам или людям со стороны, которые хоть немного разбираются в деле, а в результате компания станет более жизнеспособной и прибыльной под крылом корпорации «Спрейнт»; некоторые из нас будут сидеть на своих деньгах, состарятся и заведут себе хобби, другие вложат средства в собственный бизнес или в чей-нибудь еще и получат большие доходы, а третьи вложат и потеряют. Наш нынешний статус и все, что для нас важно, развеется по ветру. — Его взгляд уже не направлен на ее губы, вместо этого он смотрит ей в глаза: она таращится, изображая косоглазие. — Что такое? — спрашивает он.

— Это не то, что я имела в виду.

— Ты имела в виду Берил?

— Вот именно — Берил и ее рассказ.

— Знаешь, я хотел забыть об этом, проигнорировать.

— Глупый. — Она кладет его ладонь себе на ложбинку между грудей.

— Скорее всего, это чепуха.

— Что же ты боишься копнуть эту чепуху?

— Ничего я не боюсь.

— Боишься, Олбан, — бросает она, но тут же улыбается, чтобы смягчить свою резкость. — Ты много чего боишься в своей семье.

Было чуть позже семи, когда он зашел за ней на математический факультет. Только в ее кабинете горел свет и шла работа: все остальные преподаватели либо еще не вернулись из отпуска, либо нашли в субботний вечер более увлекательные занятия, она же разгребала кучу писем и электронных сообщений, накопившихся за время ее поездки на конференцию в Хельсинки. Они не виделись месяца два и чуть было не занялись сексом прямо в кабинете, но она посчитала, что это будет неподобающе (да, иногда она вворачивала такие словечки). И они благоразумно поспешили к ней домой.

Позже он рассказал ей, как был уволен из-за синдрома белых пальцев, как оказался в чужой квартире в Перте, как туда внезапно заявился Филдинг с новостями о делах компании, как Берил среди ночи пробралась к нему в спальню и он со сна заподозрил черт-те что, потому что бабка полезла к нему в постель, хотя бояться, конечно же, было нечего.

— С этой семейкой надо быть начеку, — словно защищаясь, сказал Олбан.

— Ты постоянно это говоришь. Между прочим, в твое отсутствие мы с мамой пару раз приглашали старушек на чашку чая с пирожными. Очень мило посидели.

— За чашкой чая?

— Нет, ну другие напитки тоже были, к пирожным, — сознается она. — И твои родители — они тоже очень славные.

Энди и Лия проезжали через Глазго пару лет назад, когда Олбан жил у нее. Верушка сама настояла на знакомстве, пригласив их и свою маму. Они вместе пообедали. Мысль о предстоящей трапезе приводила его в ужас, но обед прошел на удивление хорошо.

— И эта пара из Гарбадейла, — продолжает она. — Помнишь, мы остановились там на чай после восхождения на Фьонавен и Аркл…

Он помнит обе горы и еще безумный, сверхчеловеческий темп, с которым она брала каждый склон. Помнит он и тех, о ком она ведет речь.

— Это персонал, — говорит он. — Обслуга, а не члены семьи. Я сто раз перепроверил, что Бабули не будет дома.

— Ну не важно. И Филдинг тоже ничего.

— Нет, Филдинг — мудак.

— Брось ты. По-моему, он относится к тебе с уважением.

— Да ну? — Олбан неподдельно изумлен. — Подожди, ты еще не встречалась с Бабулей.

— Верно, у тебя же есть бабушка. По твоим рассказам, занятная личность.

— От нее исходит опасность химического и биологического поражения.

— Ах ты! Бесстыжий! — прикрикивает она и больно щиплет его за сосок.

Он шипит и трет пострадавшее место.

— Это твоя родная бабка, — негодующе заступается за нее Верушка. — Она дала жизнь твоей бедной покойной матери.

— Ага, а помимо нее — семи уродцам и психам.

Ее занесенные для новой кары пальцы угрожающе нависли над его соском, все еще ноющим от жгучей боли. Он перехватывает ее запястье, чувствуя, как она вытягивается вдоль его тела.

— Сейчас получишь за каждого! — грозит она, примеряясь к той же мишени.

— Ну, перестань! — говорит он. — Хорошо, не все они сумасшедшие. Попадаются нормальные.

Он с опаской отпускает ее руку. Она делает выпад, и он снова смыкает пальцы у нее на запястье. Она очень сильная, но он сильнее. У него уже закрадываются сомнения, надолго ли его хватит — он ведь больше не валит лес, так надо бы хоть спортом заняться. Наконец она смеется и отводит руку.

— Итак, — говорит она, — куда теперь держит путь ваша презентация?

— Филдинг хочет поговорить с моим отцом и со своим. Значит, в Лондон.

— Ты едешь?

— Скорее всего, нет. По-моему, это бесполезно.

— Боже мой, — говорит она, изображая скуку. — Опять за свое.

Он трет лицо.

— Прости. Ну не тянет меня туда ехать.

Какое-то время она молчит. Он почти слышит, как у нее в голове дружно строятся логически связанные ряды четко сформулированных вопросов. Но в основе их все тот же краеугольный камень: «Чего ты хочешь добиться? К чему стремишься?»