Занятия шли долго и нудно. Габриель лишь изредка конспектировал, то, что говорила лекторша. Пока нудно и монотонно она говорила, пара медленно подходила к концу.
После окончаний занятий Габриель хотел пойти уже домой, ибо ничего интересного не предвиделось, но вдруг он заметил, как к нему спешит Алехандро. Его вид был весьма взволнованным, а взгляд выражал глубокое и непреодолимое беспокойство.
– Привет. Мы с тобой сегодня так и не успели переговорить, – протянув руку, проговорил парень.
– Здоров, – ответил Габриель и сухо поздоровался с другом. – Что ты хотел? – Оставаясь в таком же безразличном состоянии, спросил юноша, будто ему было до этого.
– Если тебе не сложно, ты можешь сегодня ближе к вечеру прийти в нашу обитель. Мне просто понадобятся все мои знакомые, для того, чтобы они могли выступить на моей стороне. – Дрожа и волнуясь быстро протороторил Алехандро с надеждой взирая на юношу.
– Когда? – сухо спросил юноша.
– Сегодня на всеобщем собрании.
– А что случилось? – Так же монотонно последовал вопрос.
– Да будь он проклят, – Гневно заговорил и без того эксцентричный Алехандро. – Этот недоделанный коммуняка опять решил поднять вопрос об одной идеи и попрать наши свободы и права.
– Что? – с непониманием, чуть развеявшим апатию, вопросил Габриель.
– Ах, тебя же вчера не было на всеобщем собрании.
– Так расскажи, что произошло, – Уже беспокоясь, спросил Габриель, понимая, что в Партии назревает нечто страшное для единства.
– Вчера, как всегда на «Партийном Пленариуме», – сказав это, Алехандро обернулся, удостоверяясь в том, чтобы никого рядом не было, кто бы мог услышать разговор. – Мы вечером обсуждали новые способы привлечения в нашу Партию ещё людей. Тут Давиан опять завёл свою шарманку про единую идею, для того, чтобы объединить всех людей под единым флагом он естественно не забыл опять упомянуть про то, что если люди в Партии придерживаются единой идеи, то и работать они лучше будут. Мы, конечно, хотели, снова осадить Давиана, но его прихвостни опять стали выносить «Пленариуму» мозг. И вот чёрт, нам пришлось принять его предложение на рассмотрение уже на всеобщем собрании. И его мы решили провести завтра… о есть сегодня.
Алехандро, говоря, действительно еле сдерживал свою злобу. Если бы был рядом Давиан, то, несомненно, он бы сейчас на него набросился.
– Так что от меня требуется на собрании?
Алехандро улыбнулся. Но его лёгкая улыбка была скорее порождением натужности и душевной усталости, вызванной, как он сам зачастую говорил: «Идеологическими выходками Давиана».
– Что от тебя требуется? Просто придешь на собрание и проголосуешь против его бредовой и несуразной идеи. А если ещё и скажешь что–нибудь против, то будет просто прекрасно.
– Хорошо. Я приду, – Холодно ответил Габриель.
– Вот прекрасно. Я не забуду этого, – Уже с более естественной улыбкой оптимистично сказал Алехандро и попрощался с другом.
Габриель остался стоять один в коридоре. Его, конечно же, не удивил пыл Давиана, ибо он всегда был ревнителем одной идеологии, которую в Рейхе величали кровавой чумой. Его удивило другое. Когда приняли мораторий на запрет идеологий, то, на всеобщее удивление, Алехандро не стал выражать своё противоречие. Он, стоящий под жёлтым стягом, ярый приверженец либеральных идей, ходил среди тех, кто принял этот «мораторий». Хотя, большинство считало, что именно он начнёт протестовать против этого, ведомый желанием безудержной свободы, но фанатик собственной идеи проголосовал за «мораторий» на идеологии. Это вызывало некоторые подозрения у части людей в Партии.
Однако и тут можно было найти объяснение. Большинство людей, уже пришедших в Партию, придерживалось идеи личной и всесторонней свободы, а остальные различия в нюансах и аспектах мало кого волновало. Все были союзниками старой доброй свободы, что некогда существовала на этой земле и поэтому, между представителями разных идей, но столь похожих, не возникало противоречий. Но коммунизм оказался другим делом. Это странная и чуждая для всех идея вызывала беспокойство у большинства членов Партии. Её проповеди и постулаты были наполнены доктринами о высшем благе. Некоторые люди из Партии её называли даже пародией на идеологию Рейха. Но проблема в том, что у Рейха не было ярко выраженной идейной основы. Это государство было создано консерватором в душе и диктатором по характеру. Он, смотрел на разрозненные государства и образования Европы, обитавшие среди техногенного развращения и плотской похоти. Появились и многие национальные государства образованные во время «Часа Джихада» или «Эпохи Полумесяца». И этот консерватор, смотря на всё это безобразие, создал государство, где нет чёткой определённой идеологии, но есть основная идея. В этой стране есть лишь личная привязанность к Канцлеру и Рейху, зачем следит Министерство Идеологической Чистоты.