Габриель ещё пару мгновений стоял в коридоре. Он размышлял о многом, практически обо всём и сейчас к его мыслям добавилась угроза грядущего раскола. Юноша уже знал, что скажет, но он не знал, к чему приведёт эта круговерть событий. Раскол становился всё более ощутимым и ясным, что своими осколками сыпавшейся Партии же был готов поранить души многих людей. Этого раскола нельзя было допустить.
Глава тридцать третья. Нежеланное просветление
Тем же временем. Рим.
В городе довольно прекрасно и хорошо, что читалось на несколько довольных лицах людей, которые были на улицах и, спеша на работу наслаждались наилучшим и лёгким состоянием погоды.
Небо над Римом было застлано густой пеленой из облаков, которое предвещало скорые осадки. Оно представляло собой огромный небосвод, укутанный серой и безликой пеленой, что с каждым часом становилась всё более мрачной. Морозец здесь стоял более слабый и игриво не покусывал кожные покровы, нежели в Милане, да и был довольно не столь сильный и освежающий.
Но в отличие от Милана в вечном городе по его улочкам и площадям, обвивая прекрасные купола храмов и высотные здания, гулял лёгкий и игривый ветерок, который временами мог поднять небольшие, еле видимые облачка пыли или пару одиноких хрустящих листьев и заставить их танцевать в замысловатом прекрасном танце, что мог порадовать глаз любителя природы.
На улицах Рима было сегодня относительно спокойно. Большинство простых людей были на работе. Только, как и в Милане на улицах могли попасться представители некоторых Департаментов Власти, в особенности из Имперор Магистратос, контролирующих все нюансы жизни в имперской столице, что неусыпно несут свою службу во имя Рейха, отдавая самое важное, что у них есть – здоровье и личную жизнь.
Любой губернатор, чиновник или мелкий служитель должен был отдаваться работе по максимуму и выкладываться на полную силу. Если же он этого не делает и множественные структуры министерства Внутримагистраторского Надзора углядят, что человек не вырабатывался, то следовало увольнение. Это регулировала цитата первого Канцлера, вставленная в Кодекс Имперор Магистратос: «Любой ревностный служитель собственной родины должен отдавать здоровье своё на её благо. Если же он этого не делает и не отдаётся на самопожертвование родине, то его следует лишить даже крупицы власти над обычными гражданами и уволить из общей структуры». Но помимо этого, служителям Имперор Магистратос, Империал Экклесиас и Трибунала Рейха было крайне трудно обзавестись семьёй. Их заставляли вырабатываться полностью, и ничто не должно было помешать исполнению их долга перед государством, даже если это была любовь. Железный молот справедливости и правосудия Рейха перетирал в пыль даже такое понятие, как любовь, исключая его из жизни множества людей. Но по настоянию и прошению самого Верховного Отца, который в смелости предстал лично перед первым канцлером и потребовал изменений, был введён особый порядок для служащих государству. Если слуга Имперор Магистратос хотел быть с тем или той кого неистово любил, то он был обязан иметь высокие рейтинги, безукоризненную репутацию и получить специальные разрешения из Трибунала Рейха, церкви и Культа Государства и только после этого его ставили в очередь «на получение разрешения брака».
Но самую большую роль во всех этих процедурах играл Культ Государства, ибо его слово было решающим, ведь «только слуга государства, верно работающий на свою родину, мог быть достоин любви» – как гласила цитата из Фолианта Гражданина.
И оплотом Культа Государства в каждом городе империи стали не вмещавшие взгляд и просто огромные культополисарии, под которыми люди были больше похожи на мелких букашек, которые оказались в тени огромного молота Рейха, способного обрушиться на них со всей силой и мощью правосудия Рейха.
И тут в своём спокойном и грозном величии над всем городом возвышался огромный, невообразимо высокий, Главный Культополисарий Рейха. Он стал воплощением нерушимого союза холодного бетона, мастерства строителей и ярого и непреклонного фанатизма, заточённого в одном здании.
Это было действительно огромное здание. Оно уходит на восемьдесят этажей ввысь и на двадцать девять вниз. Этот Главный Культополисарий ещё называли «Кафедральным Монастырём Культа». Он стал выражением всего фанатичного аскетизма и холодной суровости, которая таилась в каждом ревностном служителе Культа Государства.
Возвышаясь вверх и грозно затмевающие прилежащие здания своей мрачной тенью «Кафедральный монастырь» был лишён всякой изысканности и украшения, какие присущи остальным главным зданиям Департаментов Власти. Даже трепещущихся стягов на нём не весело. Лишь маленькие, еле различимые окна, говорили о том, что это здание, в котором кипит жизнь, а не безжизненный и грозный бетонный обелиск, зловеще возвышающийся над городом и ставший воплощением одной идеи и одной веры в Империи.