Империя Хунну

Необходимо заметить, что потребности населения городища в мясе могли быть обеспечены за счет охоты (см. выше). Однако местные жители, как это следует из археологических данных, охотничьей деятельностью занимались мало. Более выгодным для населения городища было свиноводство. Для аналогии можно воспользоваться сопоставлением со свиноводством у китайцев Маньчжурии в XIX — начале XX века. Местная порода свиней дает выход мяса с одной головы 5 пудов. Свиньи становятся годны для скрещивания уже с 6 месяцев, отличаются большой плодовитостью (12–14 поросят)[375]. Нетрудно подсчитать, что если в каждой семье имелось по одной свиноматке, то она вполне могла произвести достаточное количество мяса для дополнительного питания местных жителей.

Рыболовство. Селенга замерзает к конце октября — начале ноября, вскрывается в конце апреля — первой декаде мая[376]. С этого времени и до конца лета длится период активного рыболовства (таблица). После зимы рыба являлась важной составляющей диеты населения городища. По всей видимости, ближе к осени производились массовые заготовки рыбы на зиму. Наиболее активно вылавливаемыми видами рыб на этой территории являются чебак, щука, налим, ленок, окунь, язь, особо деликатесные осетр, хариус и таймень. Заходит сюда и байкальский омуль. В различных объектах городища встречены кости большинства из этих видов[377].

Рыболовство в районе Иволгинского городища. Источник: Крюков 1896: 197–205

Однако рыболовство не могло составлять существенной доли в структуре питания населения Иволгинского городища. Согласно статистическим данным прошлого века, в этом месте могло вылавливаться до 155 пудов (2480 кг) совокупной массы рыбы (таблица). Если разделить эти цифры на количество населения, проживавшего на территории городища, то полученное значение представляется не очень существенным. Тем не менее богатая протеином рыбная пища в летние месяцы отчасти компенсировала нехватку мясной пищи.

Глава 3 Хунну и Великая стена

Кочевники и оседлый мир

Экологическая и экономическая адаптация номадизма являлась далеко не полной. С одной стороны, климатические стрессы, экстенсивность скотоводства, невозможность внедрения технологических инноваций и прочие причины, о которых уже говорилось в первой главе, делали получаемый прибавочный продукт во многом нестабильным. С другой стороны, перейдя к подвижному скотоводству, номады тем не менее не утратили необходимости потребления растительной земледельческой пищи. По этой причине номадизм редко бывал отделим от иных отраслей присваивающе-производящего хозяйства[378].

Иногда стремление номадов к контактам со своими оседлыми соседями рассматривается как свидетельство неэффективности скотоводческой экономики[379]. Но это не совсем точно. Номады в принципе могли обходиться без земледельческих рынков и городов. Само по себе кочевое скотоводство является достаточно независимым и сбалансированным типом адаптации в аридных экологических зонах. Другое дело, что такая адаптация вынуждает от многого отказываться. Образ существования «чистых» кочевников всегда более скуден, чем быт номадов, использующих дополнительные источники существования. «Бедный кочевник — чистый кочевник» («poor nomad who is the pure nomad»), — сказал О. Латгимор[380].

Казалось бы, проще всего дополнять свою экономику иными видами хозяйственной деятельности, в первую очередь земледелием, тем более, что многочисленные факты свидетельствуют о наличии у самих кочевников зачатков собирательства и земледелия[381].

Но оседлость и земледелие в массовом масштабе невозможны на большей части степных пространств Евразии. Занятие земледелием возможно только там, где количество годовых атмосферных осадков не менее 400 мм или имеется разветвленная речная сеть[382]. Большая часть территории Монголии под эти условия не попадает[383]. Там всего 2,3 % земель пригодны для занятия земледелием[384].

К тому же отказ от пасторального образа жизни рассматривался номадами как крайне нежелательная альтернатива. Психология кочевника отрицательно относилась к стационарности как к оскорбляющей самолюбие свободного номада. Не случайно, например, у позднесредневековых татар существовала поговорка «чтоб тебе как христианину оставаться всегда на одном месте и нюхать собственную вонь»[385]. Поэтому перешедшие к занятию земледелием кочевники рассматривали свое состояние как вынужденное и при первой же возможности возвращались к подвижному скотоводству[386].