Империя Хунну

Отдавая должное мирным связям номадов и земледельцев, не следует недооценивать, как правило, милитаризированный характер кочевых обществ. Еще Геродот[402] дал яркую характеристику этой стороне их общественной жизни, написав про скифов, «до они и подобные им варварские народы «меньше всех ценят тех граждан и их потомков, которые занимаются ремеслом, напротив, считают благородными тех, которым совершенно чужд ручной труд и которые ведают только военное дело». «Как же такому народу не быть непобедимым и неприступным?», — вопрошает он[403]. Геродот же описывал жестокие обычаи массовых человеческих жертвоприношений, снятия скальпов и сдирания кожи с убитых врагов и питья их крови[404].

Подобные, хотя и менее жестокие оценки содержатся в древнекитайских письменных источниках относительно хунну. «Сюнну открыто считают войну своим занятием», — говорил Чжунхан Юэ в беседе с ханьским послом[405]. «У сюнну быстрые и смелые воины, которые появляются подобно вихрю и исчезают подобно молнии», — предупреждал императора У-ди один из крупных чиновников государства Хань Ань-го[406]. Эта линия прослеживается даже в официальных политических документах. Так, например, в заглавии письма императора Сяо-вэня хуннскому шаньюю от 162 г. до н. э. ханьцы характеризуются как народы, «носящие пояса и шапки чиновников». Хунну противопоставляются им как «владения, натягивающие лук»[407]. Да и сами кочевники откровенно подчеркивали милитаристский характер своей империи. Хунну «создают государство, сражаясь на коне, и поэтому пользуются влиянием и славятся среди всех народов»[408]. Европейские гунны также хвалились своим образом жизни: «Мы живем оружием, луком и мечом». Клавдий Клавдиан отмечал, что у них «считается прекрасным клясться убитыми родителями»[409]. Савиры (гунны Дагестана) описаны в византийских источниках как народ, который «весьма жаден и до войн и до грабежа, любит проживать вне дома на чужой земле, всегда ищет чужого, ради одной только выгоды и надежды на добычу»[410]. Тюрки «за славу считают умереть на войне, за стыд — кончить жизнь от болезни»[411].

«Военное дело, службу в войске арабы считали исключительным правом и обязанностью. "Воинство ислама" состояло из ополчений арабских племен. Средствами существования арабских воинов служили помимо добычи натуральные подати, доставлявшиеся местным населением… Существуя за счет покоренного населения, большинство арабов, поселившихся в завоеванных странах, не занимались никаким производительным трудом. К занятию земледелием арабы приступали крайне неохотно. Арабские поселенцы-земледельцы в завоеванных странах являлись редким исключением»[412].

Можно найти подобные характеристики номадов более позднего времени[413].

«Вплоть до самого включения киргизов в состав России, — писал С.М. Абрамзон, — основным фоном, на котором развертывались важнейшие события политической и общественной жизни киргизов, были войны, набеги и столкновения»[414].

Суровый военный быт наложил отпечаток на все стороны хозяйства, культуры, социальной организации, мировоззрения номадов[415].

«Разбой обычно считается не преступлением, а проявлением удальства и племенной доблести, — сообщал М.С.Иванов о кашкайцах. — Набеги совершались не только с целью получения добычи, но также для того, чтобы показать свою храбрость»[416].

У номадов Фарса участие в войнах и грабежах считалось проявлением доблести. Человек, который плохо скакал на лошади и не умел обращаться с оружием, не пользовался в обществе авторитетом[417].

Туареги больше занимались грабежами и войной, чем скотоводством, поручив пасти стада зависимым лицам[418]. Даже у индейцев Северной Америки война пронизывала все стороны их жизни. Как пишет Р. Лоуи, она была делом не одного класса и даже не только мужчин, а всего народа от люльки до могилы. Девочкам, как и мальчикам, давались имена, производные от успехов воинов. Женщины исполняли пляски, держа скальпы и военные доспехи мужей. Воинская слава мужа определяла и их положение в обществе»[419].

Возможно, наиболее резко милитаризированность степного мира была сформулирована в риторическом вопросе Чингисхана, на который он сам же и дал ответ: «Величайшее наслаждение и удовольствие для мужа состоит в том, чтобы подавить возмутившегося и победить врага, вырвать его с корнем и захватить все, что тот имеет; заставить его замужних женщин рыдать и обливаться слезами, [в том, чтобы] сесть на его хорошего хода с гладкими крупами меринов, [в том, чтобы] превратить животы его прекрасных супруг в новое платье для сна и подстилку, смотреть на их розово-цветные ланиты и целовать их, а их сладкие губы цвета грудной ягоды сосать!»[420].