Империя. На последнем краю

– Я запросил прогноз погоды и выяснил, что до вечера облачность должна рассеяться. Предварительный план операции предусматривает два этапа. Первый этап – сегодня, второй, соответственно, завтра. Сегодня мы физически не успеем выполнить все намеченные работы по подготовке к эвакуации.

Хмуро замечаю:

– За ночь они там замерзнут на башне.

Духонин кивнул.

– Да, шанс такой есть. Но мы предлагаем вот что: поднять в воздух дирижабль и с его помощью завести трос на башню, спустить для застрявших теплые вещи, еду, воду, спирт и топливо. Кроме того, ваше величество, хотел бы обратить ваше внимание на одно обстоятельство. Согласно имеющемуся в нашем распоряжении списку, на башне находится баронесса Мостовская…

Напрягаюсь.

– И?..

Но генерал или не замечает, или не обращает внимания на мой напряг.

– …Насколько мне удалось установить, она окончила курсы радиосвязи и отвечает за радио на головном «Муромце» женского полка. Если мы сможем спустить на башню радиостанцию, то мы получим связь с ними.

Обдумав все, я кивнул.

– Хорошо. Передавайте. Что еще?

– Пока будет происходить первая фаза операции, мы будем готовить вторую часть, с тем, чтобы уже с рассветом быть готовыми сделать первую попытку начать собственно само спасение…

Он развернуто изложил свой план.

Ну, попытка не пытка. Другого пока все равно нет.

Тут слово подал Суворин:

– Государь, дозволите?

Получив от меня разрешение, он возвел свой обычный цинизм в абсолют.

– Ваше величество, я смею предложить использовать для спасательных работ дирижабль «Империя-1». Правда, для этого придется отменить его очередной рейс во Владивосток, но, как мне представляется, дело того стоит. Будет очень символично – «Империя» своих не бросает. Так вы изволили заявить прессе, государь?

Повидавший при дворе всякое Духонин и бровью не повел.

– Мне кажется это предложение вполне разумным, государь. Тем более что у «Империи» и моторы мощнее, и грузоподъемность выше. Значительно выше. Сможем больше передать. Да и для завтрашней операции она будет очень уместна.

– Хорошо. Делайте. Что еще?

Духонин закрыл папку.

– У меня пока все, государь.

Поднял руку министр информации.

– Еще два слова, с вашего дозволения, государь.

Киваю. А что мне остается?

Суворин меж тем был неиссякаем, просто фонтанируя цинизмом.

– Первое, с одной стороны, это плохо, что рассеется облачность, потому как серьезно понизится температура воздуха, но, с другой стороны, это нам позволит снять с земли прекрасную картинку спасательной операции – величественный дирижабль, башня, спасаемые верные подданные вашего величества…

Злобный циничный фантазер!

– Второе, я предлагаю отправить съемочную группу на борту «Империи» в первый же рейс сегодня. Если удастся спустить их на башню, они снимут прекрасный материал на месте событий, если же не удастся, то тоже слетают не зря, там в любом случае будет великолепный фактаж…

И, перехватив красноречивый взгляд Духонина, спокойно добавил:

– Да и лишние руки там точно не помешают!

И убедившись, что генерал промолчал, вновь обратился ко мне с новой своей идеей:

– А поскольку госпожа баронесса Мостовская знакома с радио, было бы хорошо, чтобы она вела радиопередачу с башни вечером и этой ночью. Слушать будет весь мир. Это будет катастрофически интересно! Об этом будут говорить даже те, кто не знает, где вообще находится Москва!

* * *

Газета «Копейка». 5 октября 1918 года[13]

«…Не докручивали ли крепежные гайки, затесавшиеся в строители рухнувшей башни большевики и эсеры, скажет нам следственная комиссия. Но то, что главным инженером строительства господином Ковальским допущена преступная небрежность в контроле работ, уже очевидно всем. Так удачно, перед самыми выборами, устроить катастрофу на башне – это надо уметь.

Без образования это непросто. Впрочем, как мы видим, выпускникам Варшавского университета все по плечу!..»

* * *

Империя Единства. Россия. Москва. Воробьевы горы. Штаб спасательной операции. 5 октября 1918 года

Уже выходя из палатки штаба, обращаю внимание на одинокого прилично одетого господина, который, взобравшись на крышу своего автомобиля, вглядывался в облака, пытаясь разглядеть в смутных волнах очертания башни.

Зевак тут толпилось множество, но на него я обратил внимание, зацепившись взглядом за его выражение лица, а затем и за его глаза, благо мы проходили достаточно близко. Так вот, в глазах его не было той смеси ажиотажа и любопытства, как у большинства здесь. Нет, в глазах были ужас, тоска и какая-то отчаянная решимость.