В отличие от многих других стран, в частности Франции, возможности русского коллаборационизма оказались крайне ограниченными. Из «разочарованных большевиков» удалось сколотить лишь Русскую освободительную армию генерала Андрея Власова, карьерного Красного командира и коммуниста. Однако власовский проект был связан преимущественно с антигитлеровски настроенной частью немецкого офицерства, предпринявшей летом 1944 года неудачную попытку ликвидации Гитлера.
«Родина-мать зовет»(плакат художника И. М. Тоидзе)
Другим доступным немцам активом оказались части белоэмигрантов во главе с генералом Петром Красновым, пошедшим на коллаборационизм с Германией и в ходе Гражданской войны. Совсем другую позицию занял Антон Деникин, заявивший: «Мы испытывали боль в дни поражений армии, хотя она и называется Красной, а не Российской, и радость – в дни ее побед»[48]
. Власовское движение Деникин считал трагедией, порожденной изуродованной большевизмом психологией. Возобновить в России гражданскую войну гитлеровским агрессорам не удалось, напротив, они способствовали хотя бы частичному примирению большей части русского народа.Ширился патриотический подъем, связанный с защитой Отечества и с чувством народной гордости. Вспоминая трагический исход Первой мировой войны, русские люди наполнялись уверенностью – на сей раз немцу несдобровать. «Чем дальше во времени и пространстве заходила война, тем заметнее пробуждался национальный русский инстинкт самосохранения, тем сильнее становилась решимость русского народа обороняться от врага и тем больше воюющие народные массы учились подчиняться дисциплине национального военного Верховного командования, не обращая внимания на партийный режим, – разъяснял в швейцарской прессе находившийся в эмиграции великий русский философ Иван Ильин. – В воспоминаниях народа о Первой мировой войне, дезертирство с которой обернулось страшным возмездием, продолжавшимся целых 25 лет, побеждала мысль о том, что эту войну надо лояльно довоевать до конца»[49]
.Начинали сказываться и долгосрочные факторы стратегической устойчивости государства, созданные еще Российской Империей и укрепленные имперской моделью экономики, сформированной в 1930-е годы. Военные специалисты старой школы во главе с начальником Генштаба Борисом Шапошниковым оказались незаменимы на первом этапе войны, когда речь шла о жизни и смерти страны. Из десяти командующих фронтами в конце войны четверо были бывшими царскими офицерами (штабс-капитаны Федор Толбухин и Александр Василевский, подпоручики Леонид Говоров и Иван Баграмян), генеральный штаб возглавлял бывший поручик Алексей Антонов. Из оставшихся командующих фронтами пятеро были бывшими унтер-офицерами императорской армии, и лишь один не служил в ней вовсе.
©
Федор Кислов / ТАССБорис Михайлович Шапошников (1882–1945)
Фёдор Иванович Толбухин (1894–1949)
Фото: Ольга Ландер
Александр Михайлович Василевский (1895–1977)
Леонид Александрович Говоров (1897–1955)
Алексей Иннокентьевич Антонов (1896–1962)
Иван Христофорович Баграмян (1897–1982)
©
Владимир Савостьянов / ТАССПарад на Красной площади. 7 ноября 1941 г.
Фото: Александр Васильевич Устинов
Не менее существенное значение имел демографический переворот в солдатском составе Красной армии. В течение третьего квартала 1941 года погибли или попали в плен большинство призывников 1921–1922 годов рождения, то есть тех, кто родился и вырос уже при советской власти. Затем начался призыв в армию более старших возрастов, то есть тех, кто родился и сформировался как личность еще во времена Российской Империи. «Приход старших поколений способствовал и повышению стойкости войск с учетом психологического и мировоззренческого факторов, – подчеркивает А. А. Музафаров. – Важной частью подготовки солдата к войне и к бою является подготовка его к возможной смерти. В армии Российской империи мотив возможной и почетной смерти в бою рассматривался в религиозном контексте как смерть за веру православную, царя и Отечество, как уподобление в смерти Христу… и когда мы говорим о солдатах-победителях 1945 года, мы должны помнить, что большинство из них родилось и получило воспитание во времена Российской империи»[50]
.Линкоры и береговые батареи царского флота выставили непроницаемую стену из огня на пути немецких войск, пытавшихся взять город на Неве. Аналогичную роль на южном фланге сыграли спроектированные до революции береговые батареи Севастополя. Транссиб позволил в кратчайшие сроки перебросить под Москву уральские, а затем сибирские дивизии и тем предотвратить катастрофу. В декабре 1941 года у стен русской столицы вермахт потерпел поражение, предопределившее стратегическую неудачу немецкой военной машины.