Одна часть меня рада, что он не жалеет меня после той неразберихи, в которую я попала прошлой ночью, но большая часть хочет вскрыть его внешность и посмотреть, о чем он думает.
Может, он действительно жалеет меня.
Может, я отталкиваю его еще больше, чем раньше.
Хотя он сказал, что я не виновата, он был зол, что я не подала заявление. Он злился, что я не попросила о помощи, забыв, что, когда я появилась у его двери, он порезал меня так глубоко, что рана до сих пор не может затянуться.
Придурок.
Ну и что с того, что он не трахал тогда ту девушку? Если бы я не испортила ему вечер своим эпическим хламидийным планом, он бы трахал Катерину всю ночь напролет.
С примесью оргий, как он мне сообщил.
Мой кулак прижимается к животу, и я борюсь с горьким вкусом слез, застилающих глаза.
Я чувствую, как спотыкаюсь, отступаю назад и падаю обратно в глубокую, темную пропасть.
В свою прежнюю глупую, нездоровую одержимость.
И, как и тогда, это закончится только катастрофой и душевной болью, такой же суровой, как холодность Дэниела.
— Лондон, — повторяет он, словно я ребенок. — Англия. Соединенное Королевство. Великобритания.
— Я знаю, где находится Лондон, — бросаю я в ответ.
— Поздравляю, у тебя географические познания как у ребенка.
— Не разговаривай так с моей сестрой. — Джей смотрит на него. — Это ужасно.
Дэниел ворчит, но ничего не отвечает.
Вместо этого он смотрит на меня.
— Забронируй билеты. Мы улетаем сегодня и возвращаемся в понедельник.
Глаза Джея выпучиваются, когда он проглатывает свой блинчик.
— Мы действительно летим в Лондон?
— Нет, — говорю я с силой, которая сотрясает мое тело и заставляет Лолли вскочить рядом со мной.
Глубоко вдыхая, я смотрю на Дэниела.
— Могу я поговорить с тобой?
— Запишись на встречу.
Он не смотрит на меня, читая новости на Айпаде.
Я показываю Джею свою самую фальшивую улыбку.
— Ты можешь съесть остатки завтрака в своей комнате, малыш?
Он вздыхает.
— Я не могу продолжать жить с вами, ребята, если вы продолжаете целоваться каждую секунду. По крайней мере, сбавьте тон, пока у меня не появится собственное жилье, когда мне исполнится восемнадцать.
— Это не… — я запинаюсь, теряясь в словах.
— Мы действительно летим в Лондон, Дэн? — спрашивает мой брат, полностью игнорируя меня.
— Да. Начинай собирать вещи, — отвечает он ему, все еще погруженный в Айпад.
— Хорошо!
Мой брат бежит в свою комнату, держа в руках тарелку, полную блинчиков с сиропом.
Дэниел заказал их, но не съел ни кусочка.
— Я не полечу в Лондон, — говорю я ему.
— Хорошо, что у тебя нет права голоса.
— У меня нет причин быть там, когда до суда остались считанные недели.
— А у меня есть.
— Рада за тебя. Меня это не касается.
— Ты моя помощница, поэтому я говорю, что это тебя касается.
— Это связано с работой?
— В некотором смысле.
— У тебя только гольф и несколько международных звонков в эти выходные. Нигде не было мелкого шрифта про Лондон.
— Срочная работа.
— Тогда лети по своим делам. — я вырываю Айпад из его рук, дыша так резко, как загнанный в угол зверь. — И смотри на меня, когда говоришь со мной.
Он медленно поднимает голову, его лицо чистый лист без эмоций. Пустота, которую никто не собирается заполнять.
И самое ужасное, что он выглядит так, словно находится в своей стихии, чрезвычайно красивый в брюках цвета хаки и белой рубашке-поло, с уложенными каштановыми волосами и чисто выбритым лицом.
Почему я так беспокоилась о том, чтобы снова рассказать ему об этом? Не похоже, что ему есть дело.
Никогда не волновало и никогда не будет волновать.
— Я знаю твое лицо, Николь. Нет необходимости постоянно поклоняться его алтарю. — он делает паузу. — Если я еще не уточнил, у тебя нет выбора, и ты полетишь со мной в качестве моей помощницы.
— Это выходные.
— К чему ты клонишь?
— Я не хочу лететь в Англию.
— То, что ты хочешь, для меня ни черта не значит. Мы летим, и точка.
— А если я откажусь?
Он наклоняет голову в сторону.
— В твоем контракте нет опции отказа. Если только ты не уволишься, конечно.
— Я не могу оставить Джея одного.
— Именно поэтому он летит с нами. Время, которое ты потратила на стенания, можно было потратить на бронирование билетов на самолет.
Он выхватывает Айпад из моих пальцев и возвращается к пролистыванию сайта BBC, потому что я слышала, как он однажды упомянул, что американские новостные агентства ненадежны.
Я ненавижу то, что я храню все, что он говорит, что я помню первое слово, которое он сказал мне — персики — и каждое наше общение с тех пор.
Я ненавижу то, что раньше я искала его подарки на свои дни рождения первой. Его мама выбирала их, и это было обязательно, но я все равно считала, что они от него.
И все равно смотрела на них, когда становилось тяжело и мир захлопывался передо мной.
Особенно на тот предмет, который я так хорошо прятала.
Он тянется за стаканом воды одновременно со мной. Наши пальцы соприкасаются на секунду, две…
Он внезапно отдергивает руку, встает и идет в комнату.
Моя рука дрожит, когда я наливаю воду и выпиваю ее всю. Но никакое количество воды не может погасить огонь внутри меня.
Или знакомое чувство, поднимающее свою уродливую голову из прошлого.