Империя ненависти

С моим членом происходит и другое дерьмо, но оно не странное и не смутное. Мне не стыдно признаться, что я хочу эту девушку с отчаянием сексуального наркомана, инкуба и нимфы вместе взятых.

На данный момент это граничит с одержимостью.

Вчера, после завтрака и обеда с Астрид и ее шумной семейкой, я не мог дождаться, когда Николь останется одна. Однако, как того и хотел маленький засранец Джейден, мы отправились с ним на экскурсию по Лондону, как туристы.

Он сделал больше фотографий, чем эгоистичная знаменитость. И прекрасно, это тоже было весело.

Мне нравится наблюдать, как Николь становится беззаботной рядом с братом или как ее материнский инстинкт проявляется при любом намеке на опасность. Именно она была категорически против возвращения в Англию, но ее желание было сильнее, чем у туристов, и Джейден объединился.

К счастью, он потратил всю свою энергию и немного и поэтому оказался в отключке вскоре после того, как мы вернулись домой, что дало мне шанс трахать Николь до рассвета.

Без шуток.

Но на этот раз я позаботился о том, чтобы сказать своим сотрудникам, если кто-то прервет нас утром, они будут уволены. Поскольку они любят дедушкин особняк больше, чем своих детей, они побледнели и поклялись на своем священном чае, что это больше не повторится.

Так что утром я снова трахал Николь, пока она не заскулила, потом засмеялась, потом вздохнула мне в грудь. Мне нравится, как она прижимается ко мне, будто я ее любимый человек. Будто мы единственные люди в мире.

Но еще больше я люблю то, как ей нравится, как я прикасаюсь к ней, как она больше не убегает в свои мысли и встречает мои поглаживания.

Словно она… доверяет мне.

Мой короткий медовый месяц прервался, когда Джейден постучался в нашу дверь. Он потребовал навестить своего нового друга, Брэндона.

Николь отнеслась к этому скептически, но когда дядя Генри предложил отвезти его к Астрид и провести там день, она не смогла отказать.

Мое расписание на день состояло из ласк ее сладкой киски, поедания ее на завтрак, траханья ее, а затем повторения всего этого — не в таком порядке — пока мы не сядем на самолет завтра.

У Николь, однако, имелись другие планы. Она сделала мне самый небрежный минет из всех минетов, который, возможно, перенес меня в другое царство, а затем сказала, чтобы я отвел ее в кино, если хочу еще один.

Она умница и знала, что я не смогу отказаться от того, чтобы мой член сосали ее пухлые розовые губы.

И мы пошли смотреть этот проклятый фильм. Дурацкий романтический фильм, от которого у меня закатываются глаза.

Но все в порядке, я могу справиться с этим дерьмом, потому что меня ждет еще один минет.

Лучшая валюта из когда-либо изобретенных.

— Все было не так уж плохо.

Она качает головой, пока мы идем через близлежащий парк. Поскольку сейчас ранний полдень и погода чертовски плохая, тучи за тучами, серость — ничего удивительного — не так много людей на улице.

Николь просто сияет в простом белом платье и легком свитере персикового оттенка. Ее волосы целуются с ветром и заменяют несуществующее солнце, развеваясь по лицу, как ангельский нимб.

Я не могу даже взглянуть на нее без ослепления, уколов в груди и прочих хаотичных эмоций.

Поэтому я решаю сосредоточиться на текущем разговоре.

— Нет, это было не плохо. Это было ужасно и чертовски пошловато.

— Все хорошие истории любви такие.

— Все хорошие истории любви заканчиваются трагедией, Персик.

Она смотрит на меня из-под ресниц, затем вперед.

— Мне нравится переосмысливать концовки. Трагические истории любви, я имею в виду. Когда я была моложе, это вызывало у меня головокружение.

— Не знал, что ты безнадежный романтик.

— Худшего сорта.

— Неудивительно, что твои любимые фильмы это романтика.

— Не только романтика. Я не против боевиков, исторических фильмов, триллеров или фэнтези, лишь бы среди них была романтика.

— Ты закончила путь от безнадежного романтика и перешла в категорию жуткого романтика.

— Ты не имеешь права судить, когда твой вкус в кино скучен.

— Что скажешь сейчас?

— Фильмы Квентина Тарантино твои любимые. Можешь быть более очевидным?

— Простите, мисс Адлер, но его фильмы ничуть не скучнее, чем ваши пошлые романчики.

— Стрельба. Стрельба. Бах. Конец. — она закатывает глаза. — Я имею в виду, я тебя умоляю.

— Это развлекательно.

— Нет, это пошловато, но в другом понимании.

— Мы согласимся не соглашаться с этим. — я делаю паузу, останавливая нас. — Так, погоди. Как ты узнала, что мне нравится Тарантино?

Румянец покрывает ее черты.

— Я знаю о тебе много вещей.

— Например?

— Тебе нравится музыка Muse, и ты хочешь, чтобы на твоих похоронах играл Resistance. Ты считаешь, что читать задания скучно, и почти не сдаешь их. Ты ворчлив по утрам и раньше пил только черный кофе или кофе со льдом. Теперь ты пьешь только черный с одним граммом чертового сахара.

Я ухмыляюсь.

— И ты все равно умудряешься несколько раз все испортить.

— Это было специально, потому что ты придурок, если ты не знал.

— Шок. Наверное, стоит сообщить об этом кому-нибудь, кому не все равно.

— Ты направляешь свои наклонности мудака или они приходят сами собой?