Империя очень зла!

Там, правда, разрабатывались еще и другие руды, прежде всего кобальтовые и хромовые. Но таким же кустарным образом с очень небольшой продуктивностью. И низкий спрос сказывался, и отсутствие рабочей силы на острове. Что преступники, что аборигены не сильно рвались в шахты. В будущем эту проблему попытаются разрешить с помощью трудовой миграции китайцев, но до таких шагов еще десятка полтора лет, если не больше.

Император этого не знал, но в начале XX века редкий француз был способен ответить, в каких краях лежит Новая Каледония, не говоря уже о том, чтобы указать ее пальцем на карте. Слишком неочевидной ценностью она была в те годы…

Мощная речь Императора, обличающая срыв расследования Панамского кризиса, вкупе с другими фактически обвинениями взбудоражила общественность Франции. Прямо скандал до небес поднялся. Он ведь старался самозабвенно, наступая на все болевые точки из возможных. Даже про Суэцкий канал напомнил, который был построен на французские деньги, но прибыли обманутым вкладчикам не принес. И не только вкладчикам, но Франции, ибо, воспользовавшись моментом, его выкупила Великобритания. Ну а что? Поступок вполне в духе Туманного Альбиона, привыкшего «таскать каштаны из огня» чужими руками.

Поэтому республиканское большинство парламента не только аплодировало выступлению Николая Александровича, но и постаралось как можно скорее переключить внимание общественности «на более важные дела». То есть продолжило курс на утверждение Клео «дочерью святого Мартина». Требования к приданому у Императора были довольно велики, но, по словам республиканцев, вполне здравые.

«Зачем Франции клочок тропического болота, якорная стоянка в пустыне и остров на краю света, заселенный агрессивными дикарями? – вопрошали они. – Тем более забитые под завязку сосланными преступниками». Для большинства французов ответ был очевиден. Монархисты же им не мешали. Потому что в рамках этого тренда можно было расширить союзный договор.

В общем, на девятый день после того приснопамятного обеда парламент утвердил законопроект, и президент Буланже его подписал тем же днем, вводя в оборот. И уже через день, третьего октября 1890 года, в соборе Парижской Богоматери произошла торжественная служба по случаю помолвки Николая и Клеопатры…

– Ты ведь понимаешь, – прошептал он Клео, стоящей рядом с видом кошки, объевшейся сметаны, – что будет непросто.

– Да. Мне мама уже рассказала. И дядя из Бельгии приезжал, отговаривал. Говорил, что августейшие дома просто не примут меня.

– Боишься? – поинтересовался Император, глядя с любопытством на эту девушку. Он был заметно старше ее, особенно по психологическому возрасту. Из-за чего испытывал определенную неловкость. Вот она стоит, совсем юная, пятнадцати лет от роду. Юная девушка, которой пока рано замуж. Но уже через три года ему придется с ней детей рожать. И эта мысль не очень помещалась в его голове. Он вообще был смущен, шокирован и раздавлен ситуацией. И ладно бы пошутили да разошлись. Нет. Эти безумные французы догадались согласиться на его, казалось бы, невыполнимые условия. Ведь в Гвиане было золото, пусть и крайне труднодоступное. В Новой Каледонии ценные никелевые, хромовые и кобальтовые руды, пусть и ценность которых пока не осознали. А Джибути было воротами в Эфиопию, пусть и никому даром не нужную[14]. Ну, кроме Италии. Но даже итальянцам хотелось занять Абиссинию не для дела, а для престижа. Так или иначе он не верил, что парламент примет его условия. А он взял, дурачок, и принял. И что ему теперь со всем этим делать?

– Нет, – загадочно улыбнувшись, ответила Клеопатра.

– Тщеславие, без сомнения, мой самый любимый из грехов… – вернув улыбку, ответил Император, полный, впрочем, массы противоречивых чувств и тревожных ожиданий.

Глава 9

1890 год, 21 декабря. Москва

Возвращение в Россию было шокирующим. Для всех.

Клеопатра, конечно же, поехала с ним. Оставлять девушку во Франции Николай Александрович не собирался, будучи абсолютно уверенный в том, что ее убьют. А уж что-что, а в этом клубке проблем она была никак не виновата. И ее смерть – последнее, чего он хотел в этой жизни.

А вокруг назревал грандиозный скандал. Августейшие фамилии всей Европы встали на дыбы, стремясь выразить свое «фи». От аристократов помельче тоже шел поток недоумения. Особенно в контексте летнего флешмоба по заключению союза с туземными правителями. Дома же его ждала мама и близкие родственники, также не понявшие эту выходку.

– Сынок, ты что, не понимаешь? – не унималась вдовствующая Императрица.

– Мама, это ты не понимаешь. Я – Император. Я это сделал, потому что могу. Ни король Дании, ни королева Великобритании, ни кайзер Германии не могут, а я – МОГУ. Потому что я ИМПЕРАТОР.

– Но…