— Тогда зачем ты приглашал его и смотрел одобрительно, когда мы говорили и смеялись? Это что, просто фикция была, ты делал вид, что помогаешь мне мужа искать? Так, получается?
— Я действительно тебе помогал! Во всем! Это ты ничего не делаешь, ты так ни разу и не подошла к Кинзии!
— Подходила и не раз, она меня не терпит и сразу уходит! Я не обязана бегать за ней и подлизываться!
— Ты обещала помочь ей!
— Невозможно помочь тому, кто не хочет помощи!
— Надо же, как много у тебя отговорок!
— Это причины, а не отговорки. А теперь, эньор Сизер, уходите, потому что ваше общество мне крайне неприятно.
Мужчина, готовый вот-вот воспламениться в прямом смысле слова, вскинул подбородок, резанул меня взглядом и жарким от эмоций голосом уточнил:
— Правильно ли я вас понял, эньора: нашему уговору конец?
— Абсолютный и бесповоротный. Нет вам доверия.
— Не вам о доверии говорить! — отчеканил плад, и, развернувшись, вышел из комнаты, перед этим опять дернув многострадальную дверь. Та скрипнула душераздирающе, но с петель не слетела. Крепкая оказалась…
Сглотнув, я подошла на дрожащих ногах к кровати и села.
Чего-чего, а этого я не ожидала. Или ожидала? Не потому ли сразу закрылась в своей комнате, не потому ли никому ничего не сказала, кроме Нерезы? Нет, я все-таки знала, что это вызовет у Мариана реакцию. Она понятна. Золотому мальчику, солнышку Тоглуаны не хочется отдавать кому-то игрушку, с которой он еще не поиграл сам.
…А чаек с успокаивающими травами, который принесла Нереза, оказался весьма кстати.
Все вернулось на круги своя: Мариан вновь стал для меня эньором Сизером, от которого надо держаться подальше. Я потеряла в его лице берейтора, учителя по великому искусству и союзника. Общались мы теперь подчеркнуто вежливо, с прохладцей. Это было похоже на разлад супругов, которые рассорились в пух и прах, но вынуждены жить в одном доме и делать вид, что все хорошо.
Мне бы грозило куковать в одиночестве или в компании Нерезы и книг, если не Рензо, который старался каждый день навещать меня, а также Нико и Кэл. Это, кстати, было еще одной причиной нашей ссоры с Марианом: его лучший друг ходил за мной, как привязанный. Это не могло не злить Сизера, учитывая, что он сам был в какой-то мере в меня влюблен.
Никто не запрещал мне видеться с женихом и приятелями, принимать их в гостиной, выезжать с ними на лошадях в долину. Что бы Мариан ни думал обо мне и моих планах, он ничего не говорил Рензо и друзьям, так что для них все оставалось, как раньше. Я даже нашла для них причину, почему Сизер не составляет нам больше компанию: ему надо уделять внимание своей невесте, а не крутиться возле меня. Рензо было все равно, Кэл поверил, а вот проницательный Нико промолчал и усмехнулся.
Нико вообще самый взрослый из моих ухажеров, единственный, кто созрел для женитьбы, но я не могла оставить без внимания его пристрастия, его семью, которая никогда бы меня не приняла, и собственную интуицию, предупреждающую, что есть в нем какая-то червоточина. Как любовник Орсо был бы отличным вариантом, но не как муж.
Он тоже это понимал, и, когда узнал о том, что замуж я собираюсь за Мео, сказал:
— А вы молодец, Валерия. Выбрали самый беспроблемный вариант.
— Правда? — кокетливо проговорила я, накручивая на палец локон, выпущенный из прически.
Наклонившись ко мне, плад сказал шепотом:
— Все знают, что путного от Рензо ждать нельзя. Никто не удивлен, что он выбрал вас.
— Намекаете, что я недостойная невеста и жена?
— Не намекаю, а говорю прямо. Не очень хорошая из вас получится жена. Зато любовница… идеальная, — щекоча дыханием мою щеку, ответил Нико.
«Надо же! — подумала я. — Значит, друг о друге мы думаем одинаково».
— Дать бы вам пощечину за такие слова.
— Пожалуйста. Я готов на все, чтобы сделать вам приятное.
Я отошла от мужчины, чувствуя, как он смотрит на меня, и наткнулась на обиженный взгляд Кэла. Точнее, обычный взгляд Кэла, потому что состояние обиды у эньора Пирса перманентно.
— Как же так, эньора? — приговорил он, весь такой большой и понурый. — Почему Мео?
— Кэл, друг мой, сердцу не прикажешь, — ответила я, шагая к нему навстречу и ласково беря его крупную горячую ладонь в свою. — Вы обязательно найдете еще девушку, при виде которой ваше сердце запоет.
— Это вы, — простодушно сказал он.
— Нет, это не я.
Рензо, сидящий в кресле и наблюдающий за всем этим без тени ревности, поднялся и подошел ко мне. Он тонок, изящен, смазлив, и когда стоит рядом с Орсо и Пирсом, бросается в глаза, что он еще юноша, а они уже мужчины, хоть и очень молодые.
Это меня коробило, и возникало неприятное царапающее чувство, что я старше его не на четыре года, а на все сорок, но я подавляла эмоции. В конце концов, ему двадцать, и через пять лет – или десять? – он станет выглядеть иначе и его смазливость преобразуется в красоту.
— Они тебя донимают, милая? — спросил Рензо шутливо, и якобы грозно поглядел на бывших соперников.
— Ну что ты, это мои друзья.
— Лучше бы ты завела подруг.