Империя. Пандемия (СИ)

- Я искренне тебе и вам сочувствую! Как мать, как сестра и как женщина! Но раз уж мы заговорили о сочувствии, то где было твое сочувствие, когда вы с Мама фактически заставили меня выйти замуж на принца Петра Ольденбургского?! И заставляли жить с человеком, который всячески издевался надо мной и даже ни разу не посмотрел на меня, как на женщину?! Вы же знали, знали, что он гомосексуалист! И ты, именно ты, по своей прихоти, не давал мне дозволение на развод!!! Я пятнадцать лет прожила в этом ужасе, а ты мне говоришь о сочувствии?!! Праведника решил из себя сделать??! Ты мне теперь не Государь, и я говорю в тебе лицо то, что мечтала сказать, просто бросить тебе в лицо, все эти годы! Но я молчала и терпела, потому что ты говорил мне: «Это нужно для интересов Империи». И вот теперь, твой Государь Михаил, говорит тебе об интересах Империи, а ты ведешь себя как курсистка! Михаил, которому вы с Мама столько раз ломали жизнь, разбивая его любовь. Что вы знали о нем и его любви?!! «Интересы Империи», будь они трижды прокляты!!!

Упав в ближайшее кресло, она закрыла ладонями лицо. Ее бил озноб.

Потрясенный Николай долго стоял недвижимо, глядя на сестру широко открытыми от ужаса глазами. Затем отвернулся к окну и невидяще смотрел куда-то вдаль.

Ольга глухо проговорила:

- У вашего слабовольного, как вы его называли, Михаила, хотя бы хватило мужества жениться вам назло. Мишкин – молодец. А я терпела, терпела, терпела… Пятнадцать лет, лучших лет… Во имя чего? Михаил хотя бы создал великую Империю, а вы… Пропадите вы все пропадом…

Наконец, он сказал всего одно слово:

- Прости.

Могущественная и, и всегда такая властная, Местоблюстительница Ромеи, вдруг всхлипнула и по щекам ее текли слезы.

Брат беспомощно оглянулся по сторонам, и заметив графин с водой, поспешил налить и протянуть стакан сестре.

- Прости меня. Я не должен был… Прости.

Дрожащими руками Ольга приняла стакан и сделала несколько глотков. Затем, глубоко вздохнув, спросила:

- Где я могу привести себя в порядок, так, чтобы никто не заметил?

Николай заторопился:

- Да-да, конечно, я не подумал. Вот дверь в комнату отдыха, там есть туалетная комната и все, что необходимо.

Когда за Великой Княгиней закрылась дверь, экс-Император несколько минут стоял молча, глядя в одну точку, а затем произнес лишь:

- М-да…

…Четверть часа спустя Местоблюстительница Императорского Престола вновь вошла в кабинет сияя и благоухая, а герб Единства на ее маске лишь подчеркивал образ гордой и уверенной в себе аристократки самой наивысшей пробы.

Она улыбнулась глазами и спросила приветливо:

- Что ж, на чем мы остановились?

Но Николай уже не раз имел возможность убедиться в том, что улыбкой и приветливостью прячется нечто совсем иное, властное, порой даже жестокое. Прячется железная воля, могущая без колебания огласить приговор. И если ему четверть часа назад удалось ослабить эти железные путы самообладания, то это был лишь краткий миг слабости. Миг, который вновь сменился беспощадной силой. Что ж, пятнадцать лет кошмарного брака не могли не оставить отпечатка на ее характере.

Одно непонятно, как Миша сумел разглядеть ее потенциал и дать ей, достойный ее способностей, пост, а сам Николай не сумел?

Ольга, все так же приветливо улыбаясь, ждала.

- Мы говорили об интересах Империи.

Великая Княгиня утвердительно склонила голову:

- Я рада, что ты помнишь предмет нашего разговора. Итак, мы все согласились с тем, что августейшее замужество Ольги и Татьяны полностью отвечает интересам России, твоих дочерей и твоей семьи в целом. Так?

Он мог, конечно, напомнить о том, что сама Ольга его только что обвиняла в насильной выдаче замуж и об адских годах супружеской жизни, но Николай промолчал. Хотя бы потому, что Оленька и Танечка не возражали особо против этих браков, и, даже более того, вполне себе охотно общались со своими будущими избранниками, писали друг другу письма, периодически встречались в Константинополе, да и вообще, как-то не было похоже, что их выдают замуж насильно.

- Так.

- Значит, мы должны сделать все, чтобы ваше добровольное затворничество… - Местоблюстительница послала брату светскую улыбку, - самым естественным образом завершилось.

Николай не стал придираться к слову «добровольное», в конце концов, ограничения касались лишь его лично, Аликс и Алексея, да и то, они были ограничены лишь в возможности переехать обратно в Россию. В Ромее же они были предоставлены самим себе. Нет, за ними, конечно, велся негласный надзор, но особых вмешательств в их жизнь не было. Дочери же Николая могли ездить куда угодно, и замужества в Румынию и Сербию были тому доказательством.

- И как ты это видишь?

- Я думаю, что нужно устроить светский прием в честь помолвки. Причем, прием здесь, в твоем дворце.

- Прием???