Империя под ударом. Взорванный век

Сотрудник службы наружного наблюдения Департамента полиции Батько Денис Трофимович, 26 лет.

Дочь домовладельца Неклюдова Нина, 20 лет.

Следователь Нарожницкий Е. Ю.

Берг вытащил потерявшего сознание Путиловского из‑под обрушившегося перекрытия первого этажа. Внешних повреждений у него не нашли, но наблюдались признаки контузии и сотрясения головного мозга. Совсем рядом с ним лежала Нина. Своим телом она буквально спасла Путиловского: погибла Нина практически мгновенно сразу после взрыва первой бомбы, вся спина у нее была порезана мельчайшими фарфоровыми осколками, частично дошедшими до сердца.

Берг же произвел и баллистическую экспертизу взрыва, определил местонахождение баулов, мощность заряда и материал оболочки. Раненный в руку и живот городовой был прооперирован и выжил. Батько хоронили торжественно, всем свободным личным составом Департамента полиции как погибшего на боевом посту. Августейшее семейство прислало венок в знак соболезнования. Вдове и сиротам погибшего было назначено постоянное пособие.

Топаз скончался через неделю от ожогов спины. Туза и Чухну захоронили вместе с ним как неизвестных лиц, погибших вследствие несчастного случая.

Одноглазый молодой человек, назвавшийся Яковом Турчиным, отделался легкими ожогами лица и рук и был задержан для опознания. Свою причастность к перестрелке и взрыву всячески отрицал. При опросе свидетелей, в частности домоуправляющего, Турчин был назван съемщиком полуподвала Станиславом Добржанским. О происхождении документов на имя Якова Турчина задержанный умолчал, в связи с чем был помещен в следственную тюрьму с одновременным возбуждением дела о производстве фальшивых документов и проживании по ним.

Свидетель Певзнер, сославшись на возраст, слабое зрение и плохую память, не признал в предъявленном Турчине–Добржанском бывшего аптекарского ученика Алексея Селиверстовича Викентьева, подозреваемого в организации ограбления аптеки вышеупомянутого г–на Певзнера.

Посему в главные российские газеты для опубликования были направлены фотографии Турчина–Добржанского, анфас и в профиль, и объявление, в котором гарантировалось денежное вознаграждение в пятьсот рублей ассигнациями любому, кто представит полноценные сведения о запечатленной персоне.

* * *

Отпевание назначили на десять утра. В церкви было много Нининых институтских подружек, зареванных и бледных, поминутно нюхавших соли, чтобы не упасть в обморок. Поскольку взрывы произошли у Нины за спиной, ожоги совсем не тронули ее лица.

Всем собравшимся сообщили, что она пришла забрать фотографии, сделанные перед свадьбой. И тут к фотографу ворвались грабители с бомбой, случайной жертвой взрыва которой она и стала.

Оглушенные горем родители (Нина была у них единственным ребенком) нашли адресованное им письмо, прочитали, но ничего в нем не поняли. Она собиралась выйти замуж и уехать, но они решили, что все это относится к Павлу и что Нина предвидела будущую беду, о чем и поведала в письме. Родители оросили письмо слезами и навечно положили как семейную реликвию под иконы.

Франку, подошедшему с соболезнованиями к внезапно постаревшим родителям, мать передала запечатанное письмо для Путиловского. Все знали, что Нинин жених со своими боевыми товарищами храбро пришел ей на помощь, убил всех злоумышленников, но взрывом был контужен и сейчас находится при смерти. Кризиса ждали со дня на день.

Письмо для Бебочки Ширинской–Шахматовой не нашло своего адресата, потому что Бебочка наконец‑то обрела свое счастье и всего лишь два дня назад была похищена из родительского дома одним безумным грузинским князем, о чьем имени история Грузии умалчивает. Похищена, обручена и тотчас увезена в солнечный Тифлис, откуда через два месяца стала бомбардировать родителей письмами с требованием срочно забрать ее домой. На что родная мать Бебочки ответила: «Только через мой труп!» А материнский род Бебочки отличался редким долголетием и таким же редким упрямством.

Медянников и Берг были делегированы с венком от сослуживцев Путиловского. Венок прислала и кафедра римского права, полагавшая, что теперь уж Павел Нестерович точно перейдет к ним преподавать прикладную криминалистику.

Отпевал Нину молодой и красивый священник. По просьбе матери Нину положили в гроб в подвенечном платье, но, естественно, без фаты. Поэтому, когда открыли крышку, мало кто в церкви удержался от слез — настолько нежной и целомудренной лежала в своем последнем пристанище Нина.

Даже у священника, привычного ко всему, к концу отпевания в голосе прорезались слезы. Подружки, встав тесною толпой, крепко обнялись, поняв наконец, что тот мир, в который их недавно выпустили, может быть неоправданно жестоким, вплоть до убийства совершенно невинного существа.

По окончании отпевания поехали хоронить в фамильном склепе на кладбище Александро–Невской лавры, где, отойдя в сторонку к чужим могилам, Франк вскрыл и прочитал письмо Нины. Прочитав же, подумал минуту, достал из кармана спички и сжег письмо, рассудив, что навряд ли оно поможет Пьеро выздороветь и обрести душевный покой.

* * *