Империя под угрозой. Для служебного пользования

Мне снится что-то невероятно приятное. Что именно, не помню, по открываю глаза с улыбкой. Чувствую прикосновение к моим волосам, и уже готова замурлыкать. Переворачиваюсь на другой бок и вижу Ланковича. Я, оказывается, лежу на его руке, а свободной он гладит мои волосы. Ланкович тоже улыбается, но отчего-то грустно.

— Спасибо, — говорит он.

— Пожалуйста, — шепотом отвечаю я, — ты меня отпустишь?

— Конечно, — отвечает Ланкович, но я не успеваю даже обрадоваться, как он продолжает, — но только после актуализации.

Рывком слетаю с кровати.

— Скотина! — ору я, — какого хрена я тебя вытаскивала?!

И, чтобы не наговорить этому не до конца еще окрепшему субъекту еще чего-нибудь ласкового, гордо и очень быстро удаляюсь.

Глава 11

Сегодня я уболтала его на проведение сеанса в моей конуре. Дескать, на этой стадии для ученика чрезвычайно важно ощущение спокойствия и уюта. Ланкович бурчит что-то на этот счет, намекая на то, что я в свое время не очень-то заботилась об его спокойствии и уюте, но соглашается. На этот раз проделываю элементарный фокус со стулом. Когда Дмитрий садится на него, ножка подламывается, и Ланкович летит кубарем через всю комнату. Встает злой, ругается. Кричит:

— Ты сама это все устроила!

— Нет, — отвечаю с совершенно невинным выражением лица, тщательно контролируя свои эмоции, — просто стул старый, а ты тяжелый. Вот и не выдержал.

Как всегда, Ланкович мне не верит. Но что ж, такова жизнь. Процедура внедрения с ним уже проведена, программа запущена.

И вот, когда ему кажется, что он бродит по моему сознанию, я наношу ему удар. Правда, к стыду своему, не психологический, а самый обыкновенный. Все тем же стулом по голове. И бедный Ланкович выключается из восприятия. Когда он приходит в себя, то с большим удивлением обнаруживает, что лежит на полу, связанный по рукам и ногам, а голова его замотана его же собственным пиджаком. Я, конечно, понаделала мелких дырок, чтобы подопечный мой не задохнулся, так что пиджак был еще и безнадежно испорчен. Но это мелочи.

Ланкович делает попытку пошевелиться, это ему удается, но как у большой толстой гусеницы. Он так извивается секунд десять, а потом спрашивает:

— Что случилось?

Голос его звучит как-то неразборчиво из-под плотной ткани.

— Ничего особенного, — отвечаю, — сейчас мы с тобой, золотце, беседовать будем. На тему дальнейшей нашей совместной жизни.

Слышу смешок и радуюсь за него. Сохранить присутствие духа в такой ситуации не каждый сумеет.

— Нет, ну какая же ты зараза, — удивляется он, — и какой же я идиот.

— Самонадеянный идиот, — поправляю я.

— Ага, — соглашается Ланкович, — почему самонадеянный?

— Потому что от горшка два вершка, опыта ноль, а туда же лезет, хороших Мастеров перестраивать. Думать надо было сначала башкой своей недоделанной, прежде чем с твоей расшатанной единицей, или что там у тебя получилось, переть на вполне стабильную четверку. Ты бы хоть на выпускниках сначала потренировался, чудик.

Я объясняю ему вкратце методику его одурачивания.

— М-да, — говорит он задумчиво после некоторой паузы, — я и не думал, что так можно.

— Конечно, — объясняю я самодовольно, — у Вас что, спецшкола СИ? С хорошей физподготовкой? И экстренные курсы? А у меня пять лет Высшей школы и Академия. Чувствуйте разницу и получайте хорошее образование.

Он снова хихикает и просит:

— А может, хоть обзор мне освободишь? А, дама с университетским образованием? Зачем ты мне лицо закрыла, ты же Мастер, боишься чего-то?

— Боюсь, — честно признаю я, — ты же у нас супер-дрюпер гений. У тебя показатели силы невероятные. Плюс, ты сам об этом говорил, хорошая физическая подготовка. А я, бедная слабая девушка, как еще могу себя обезопасить? Так что, лежи, мальчик мой и не дергайся.

Я смотрю на него, такого беззащитного сейчас, но все же до предела наполненного силой, и добавляю:

— А еще ты психопат, как мне ни жаль. Я сейчас приду.

И выхожу, закрывая за собой дверь.

Полагаю, сработали старые рефлексы. До безобразия захотелось кофе. По памяти нахожу старую свою камеру и точно, под матрасом лежит баночка недопитого когда-то «Суси» и кусочек сахара. Страшно подумать, во что он сейчас превратился, но попробовать все же надо. Иду на кухню, ставлю чайник, жду, пока закипит, и готовлю себе чашку отвратнейшего напитка. Вместе с чашкой возвращаюсь к Ланковичу, открываю дверь и обнаруживаю, что гусеница моя уже умудрилась подползти к входу.

— Слушай, — говорю, — Дима, так нечестно. Тебя что, на пять минут нельзя одного оставить?

Приходится отставить кружу в сторону, взять Ланковича за ноги и оттащить обратно. Он очень тяжелый, так что я еле справляюсь с этим занятием. Снова сажусь на стульчик рядом с ним, беру в руки чашку и пытаюсь отхлебнуть, но что-то не лезет в меня эта гадость.

— Слышь, — говорю, — Дима, а ты помнишь, как у меня кофе выпрашивал?

Не отвечает. Может, я с ним грубовато обошлась? Ничего, сейчас ему станет легче.