Империя полураспада

Знатнова разбудил стук в дверь вагончика, в котором он отдыхал после долгого ночного сражения. На пороге стоял один из археологов в оранжевом, измазанным глиной комбинезоне, штанины на котором были заправлены в геологические сапоги. Хотя глина не очень проглядывалась на защитного цвета штормовке и оранжевом комбинезоне, но Александр Викторович непроизвольно поморщился. Нельзя сваливать на рабочую обстановку свою обычную неряшливость. Кстати, у Знатнова имелись такие же сапоги, штормовка и даже оранжевый комбинезон, но он не особо жаловал серьёзную обувь и спецодежду по сухой, можно сказать, жаркой погоде.

– Здрасьте, – кивнул Александру Викторовичу археолог. – Вас Константин Константинович просил зайти.

– Что ж он сам-то не зовёт. Вон его вагончик, в двух шагах отсюда.

– Он что-то в бумагах закопался, – пояснил рабочий. – Говорит, до вашего отъезда повидаться надо.

– А я куда-то отъезжаю? – удивился Знатнов.

– Мне что, – пожал плечами археолог. – Попросили вас позвать, я выполнил. Дальше уж сами выясняйте.

Археолог ушел. Знатнов ещё несколько минут постоял, озадаченно почёсывая макушку, потом решил – надо идти, причина, видимо, серьёзная, если Быструшкин человека прислал. Вагончик Быструшкина ничем не отличался от других, разве что перед самодельным крылечком по бокам были вкопаны два берёзовых столбика, на которых красовались огромные грибы: на левом – белый, на правом – подосиновик. Грибы, конечно, какой-то археолог выстругал из дерева. Но раскрашены они были так натурально, что тут же хотелось поверить в реальность грибов-гигантов.

На осторожный стук в косяк послышалось надсадное покашливание Константина Константиновича, и вскоре он сам показался в дверях.

– Заходи, Александр Викторович, заходи, – радушно пригласил он. – Я тут рабочего попросил за тобой сбегать, потому что поговорить надо перед отъездом, да и сам я расхворался немножечко.

– Серьёзное что-нибудь?

– Нет. Просто кашель старого курильщика покою не даёт.

– Так ведь ты же, вроде бы, курить-то бросил? – взглянул на хозяина вагончика гость. – Вернее, собирался бросать. Или мне показалось?

– Нет, Александр Викторович, не показалось, – покачал головой Быструшкин. – Только бросаю я уже не первый год, а никак от этой напасти избавиться не могу. Вон, даже старец Смарагд грозился помочь, да всё не выходит как-то.

– У старца? Не получается помочь тебе избавиться от отравы? – изумился Александр Викторович. – Что-то плохо верится.

– Не придирайся ты к словам, – огрызнулся Константин Константинович. – Скорее всего, не у него не получается, а я постоянно отбрыкиваюсь. Ищу, так сказать, пути отступления. Знаю, что надо бросать, знаю, что добром это не кончится, а вот сам себе помочь не могу. Так уж человек, наверно, устроен. Да ты проходи, проходи, а то встал на пороге, как сирота казанская.

– Не Казанская, а Московская, – ухмыльнулся Знатнов.

– Да, конечно, – Быструшкин потёр виски, отпил глоток какого-то взвару и снова обратился к гостю. – Известно ли тебе, что на Москве телебашня горела?

– Что!? Что горело!? – чуть не поперхнулся Знатнов.

– Останкинская телебашня.

– Господи! Да ведь я живу рядом! Надеюсь, не рухнула она? Потушили? И откуда сведения? Что вообще творится? У меня в Москве остались отец с Ксюхой. Они же рядом с телебашней!

– Тихо, тихо! Не гони волну, – попытался успокоить его Быструшкин. – Пожар ещё не полностью локализован, но опасности практически уже никакой. Нашёлся смелый человек, отключил там ретранслятор, а мы отсюда ему помогли. Так что, считай, спасли планету от вторженья сатанинского разума.

– Какого разума? Что ты городишь?

– Я же просил, не гони волну, – поморщился Быструшкин. – Всё идёт своим чередом. Все на своих местах. И вот тебе надо решить: поедешь ты в гости к Смарагду, или отложишь путешествие и помчишься в Москву, выяснять отношения с недогоревшей башней?

– С кем?!

– С Останкинской телебашней.

Константин Константинович пристально и совсем серьёзно смотрел на гостя, явно ожидая от него хоть какого-нибудь вразумительного ответа. Он присел за неструганый стол и принялся очищать лежащую тут же трубку от сгоревшего давно табака в стоявшую тут же пепельницу, смастерённую из черепахового панциря.

– Слушай, Константин Константинович, сможешь ты, наконец, мне рассказать что произошло, чем кончилось и кончилось ли?

– Вот это уже вопрос настоящего трезвого мужчины, – удовлетворённо кивнул Быструшкин. – Мне известно, что в воскресенье загорелась Останкинская телебашня…

– Но ведь она же целиком из бетона? Как же?..