Империя «попаданца». «Победой прославлено имя твое!»

Недаром с ней и Паниным говорил граф Сен-Жермен, он же «генерал Салтыков», наедине, и эти странные ее недомолвки, что императору всего только два дня отпущено будет. И Роджерсон рядом крутился…

У павильона громко закричали, затопали люди, и Григорий Орлов вырвался из дремоты. Дверь распахнулась во всю ширь, и в комнату буквально влетел офицер в окровавленном измайловском мундире. Григорий вопросительно посмотрел на него.

– Все кончено. Миних овладел Петербургом, флот десант высадил. Государыню кавалергарды в «Красный кабачок» вывезли. Гвардию в Петербурге почти всю изничтожили. Это конец…

Гостилицы

При еще ярком солнышке Петр осмотрел мызу – она произвела неизгладимое впечатление. Он бывал в свое время на холеных эстонских хуторах, но чтоб такое! Все эти хутора в сравнении с мызой не более чем жалкие фанерные завалюхи нищих советских пролетариев.

Двухэтажный трактир в традиционном западном стиле под высокой черепичной крышей. Большой зал с дубовыми столами и камином – ввиду жаркого лета холодным. А на втором этаже отдельные кабинеты, но сейчас превращенные в штаб и временную резиденцию канцлера, уже порядком забитые служивым народом.

Генералитет и канцелярия Волкова с комфортом разместились в гостинице – примерно таком же здании. А вот Петр со свитой обосновался в небольшом двухэтажном теремке – бревенчатом строении с резными наличниками и столбами.

Управляющего из хором не изгнали – он скромно приютился в уголочке первого этажа, а свои покои на втором, в три комнаты, отдал императору. К теремочку примыкала изрядная банька, которая сейчас весело топилась, готовясь к радушному приему монарха.

И все эти три особняка окружала добрая дюжина различных строений – все капитальные, с печами, обихоженные. Здесь было все нужное для процветания в гостиничном бизнесе – амбары и кладовки, птичники и конюшня, каретник и скотный двор со свинарником, небольшой сад и приличных размеров огород, большая гостевая баня и шеренга кокетливых резных ретирад, чистых внутри и без неприятного запаха, свойственного таким заведениям. И еще многое, включая теплицы с большими кирпичными печами, что круглый год давали разные овощи и плоды – от огурцов и помидоров до персиков и винограда.

И кирпичный заводик, чтоб строительный материал всегда под рукой был. Обслуживалось все это великолепие доброй полусотней работников – от лакеев и поваров до доярок и скотников. И мальчишек на побегушках было изрядно. Сейчас народу еще прибавилось, и довольно значительно, – вокруг зданий шла постоянная суета и толкотня.

Время от времени въезжали крестьянские телеги с разным харчем – от живых крякающих уток до мешков с мукой. И все эти груды пищи насущной истреблялись намного быстрее, чем привозились – воинство подвалило изрядное и, как саранча, обрушилось на крестьянские запасы.

Но обид не было – порядок обеспечивался почти идеальный, а за все съеденное и выпитое, за постой и фураж для лошадей платили сразу, без проволочек офицеры-тыловики. Более чем щедро платили – в вывезенной из Ораниенбаума голштинской казне имелось почти триста тысяч рублей самой звонкой монетой, золотом и серебром.

На пригорочке малом стояла прекрасная двухэтажная усадьба под красной черепичной крышей. Она живо напомнила Петру художественные фильмы о помещичьих имениях. Ухоженный парк со всех сторон окружал ее зелеными кронами деревьев. Но вот кому принадлежит сия лепота, он допытываться не стал. Зачем? И без того дел полно, чтоб еще визиты помещикам делать или их у себя принимать.

Петр не задержался на осмотре и величаво прошел в баню. Небольшие теплые сени, а потом огромная комната с кирпичной голландской печью, изразцовой, приличных размеров.

Дубовые шкафы, поставец с различной посудой, мягкий диван с ковром, несколько удобных кресел и довольно широкая кровать с толстенной пуховой периной, застланная поверху атласным белым одеялом, – это больше напоминало очень приличное жилое помещение, чем обычный предбанник.

«Да уж, умели жить на широкую ногу наши предки, обстоятельно устраивались – когда средства у них немалые имелись».

А его здесь давно ожидали с нетерпением – девичья фигурка в льняной, до пола, рубашке и верный Нарцисс в легкомысленных белых панталончиках с кружевами. Петр чуть не прыснул здоровым смехом, глядя на это чудо из далекой Африки в русской бане.

И более никого – адъютанты остались в сенях, а лейб-медика, что вздумал перечить, Петр так обрезал, что эскулап съежился вдвое, вещать перестал и лишь тихонько попискивал, как мышонок, чей хвост попал в мышеловку. Но с героизмом отчаяния сообщил, что государь, ежели снова захочет прибегнуть к венериным усладам, должен всех понравившихся ему прелестниц немедля показать, чтоб дурную болезнь, от сей богини производимую, царственному императору не получить.

Петр сразу же насторожился – подцепить триппер или сифилис его отнюдь не привлекало, ведь лечить в эти времена данную заразу просто не умеют. А до антибиотиков додумаются только через два века.