Империя «попаданца». «Победой прославлено имя твое!»

И правильно – в бане парятся, а не едят, и водку не пьют. И тем более в парной сексом не занимаются – немало мужиков в бане пятки откинули, когда в горячей парной под градусом удаль свою мужскую на размякшей бабе показывали.

Пили напитки, проливая капли на грудь, чуть рыбки вкусили – зато Петр много шутил, а Маша смеялась. Давно ему так не было хорошо, как с этой простой девушкой – Лиза с папиком свой корыстный интерес имела, а фрейлины – не более чем светские потаскушки, в постели занятны и интересны, а для жизни утомительны.

А Машу жизнь серьезно побила – отец недавно умер, следом за ним и мать, а ее, сироту горемычную, старший брат отца приютил, но спуску, как другим слугам, не давал. Хоть и не говорила ему это девушка, но между ее тихих слов о многом он слышал, и чуть печальный вид много показывал.

И в баню по приказу дяди пошла, а до этого ни разу с мужчинами не мылась, хоть и принято это на Руси. Бани-то общие. Но император Всероссийский вроде как и не мужчина, а царь батюшка, коему отказывать не принято.

И сам Петр в обычное человеческое участие всей душой окунулся и, наплевав о секретности, многое о себе Маше рассказал, за исключением с в о е й, той далекой уже жизни.

А потом они снова в парилку пошли и хлестали вениками друг друга до одурения, до красноты тела, и в бассейне вдвоем купались, квас с одного кувшина пили, и опять в парную. А потом в предбанник выскочили, хохоча, красные, распаренные…

«Красный кабачок»

Всю дорогу до «Красного кабачка» женщины пребывали в полной прострации – Екатерина Алексеевна тихо плакала, а княгиня Дашкова сквозь зубы ругалась такими словами, что многим матросам неизвестны.

Знание таких слов великим женским таинством является. Вроде никто их этому никогда не учит, но, к великому мужскому удивлению, почти все дамы слова эти похабные и хулительные хорошо знают и применяют…

И двух суток не прошло, как Екатерина Алексеевна обратно в трактир приехала. Все здесь то же самое – дом, небо, деревья, да и хозяин тот же лебезящий.

Но императрице показалось, что в один какой-то миг глаза трактирщика злорадством блеснули, но отринула от себя эту мысль. В тот раз приехала она с войсками многими, а сейчас изгнанницей из Петербурга. И вся надежда на гвардейские полки, что на Гостилицы сегодня походом вышли.

Очутившись в той же комнате, Екатерина Алексеевна от ужина отказалась и присела на кровать. Мысли лихорадочно путались в голове, и были они страшные. Она была честна перед собой, и потому четко знала, что все ее честолюбивые устремления превратились в прах, развеянный уже по ветру, и вопрос идет о собственной жизни.

Но надежда оставалась – она искренне верила в предсказание старого садовника, сказанное ей еще в детстве. Многое уже сбылось, и то, что она станет русской императрицей, а многому еще предстоит свершиться – и дожить до восьмидесяти шести лет. Но предсказание предсказанием, а сейчас на душе было больно и муторно.

Старый Живодер перехитрил ее и овладел обманом Петербургом. Но то, что наследник оказался в его руках, было трагедией. В участи сына она не сомневалась – ей он уже вряд ли достанется. А если Миних решится на злое, то и остановить его никто не сможет.

Но надежда есть – если гвардия победит, а император будет захвачен или убит, то Миних может пойти на попятную. Однако на победу Панина и Суворова над Петром Федоровичем она уже мало надеялась – если бы хоть малый успех был, то ее давно с гонцом уведомили, а раз генералы молчат, как в рот воды набрали, то стоит предполагать худшее.

– Не печалься, Като, – Дашкова обняла ее за плечи, – я тебе одну тайну поведаю. Сегодня ночью или под утро твоего беспокойного мужа не станет. Я обещаю. Меры мы заранее приняли – зачем воевать?! Если можно все тихо проделать. Помнишь его «похороны»?

Екатерина Алексеевна чуть кивнула Дашковой, а княгиня зашептала ей прямо в ухо:

– Ничто не потеряно, он обязательно умрет. Отраву уже подсыпали, то Панин с Разумовским сделали!

О своей роли она промолчала. Ведь общаться с отравительницей дело тяжкое, особенно для императрицы. Так и будет думать постоянно, что и ей в один прекрасный день кто-то сможет смертельного яда бокал поднести…

– Даже если гвардия наша разгромлена, ничего страшного не будет. Нам бы эту ночь продержаться, а завтра его генералы на коленях пощаду себе вымаливать будут…

Договорить Дашкова не успела. Во дворе загремели выстрелы, одна из пуль попала в окно их комнаты, и стекло разлетелось в кусочки. А на дворе раздался дикий выкрик:

– К бою! Голштинцы скачут…

Гостилицы

– Государь, солдаты тут весь вечер наперебой рассказывали, что храбрости в бою вы просто невероятной, более полусотни изменников своею рукой насмерть сразили…