Империя «попаданца». «Победой прославлено имя твое!»

Сына вот-вот объявят незаконнорожденным, а ее саму, после обвинения в супружеской измене, упрячут в монастырь. А долг денежный, солидный, принятый от матери, о чем он читал, гнетет тяжелой ношей. И что тут прикажете делать?

– Какую сумму вы задолжали? – последовал резкий вопрос императора.

– Более четырехсот пятидесяти тысяч рублей…

– Ни хрена себе! – Петр от удивления присвистнул. – И как вы собираетесь ее выплатить кредиторам?

– Не знаю, – тихо ответила ему Екатерина.

– А меня травануть хотели именно поэтому?

– Нет, ваше величество, – словно отрезала немка, – я не приказывала и не одобряла отравление. Я до этой ночи даже не знала о том, что его готовят. И долг мой тут ни при чем…

– Угу, – удивленно протянул Петр. Он был несколько растерян – супруга говорила ему правду. Версия начала давать трещину.

– А с похоронами моими что? Неужто не мечтали меня в гробу увидеть? Только не лгите, бесполезно.

– Ваше величество, я не собираюсь вам врать. Имитация ваших похорон нужна была, чтобы мне присягать начали. А я не собиралась вас хоронить или отдавать приказ, чтоб вас убили…

– Да уж… – удивленно протянул Петр.

Либо его магический детектор лжи сломался, либо супруга действительно искренне отвечает. Иного ответа просто не было. Он в замешательстве прошелся по комнате – дальнейший его вопрос про планируемое убийство императора в Ропше был уже бессмысленным. Супруга вовсе не хотела его скоропостижной смерти.

– Хорошо, – он наконец принял решение. – Но отравителей я не пощажу, ибо невинные души они погубили, волки позорные. И с наперсницей вашей, что Лукрецию Борджиа постаралась переплюнуть в коварстве злобном, отцеубийцей и родной сестры отравительницей, поступлю сурово. И ей благом монастырь далекий покажется. А если не пожелает монахиней стать, так на плаху отправлю без промедления!

И впервые он уловил реакцию Екатерины – услышав про отравления и обвинение в убийстве, по лицу женщины на секунду пробежала яркая гримаса брезгливости и страха. И внутренне Петр улыбнулся – его супруга представила, что за подругу она пригрела.

– Хорошо, – еще раз повторил Петр. – Долг ваш я из своих средств заплачу, немедленно и до последней копеечки. Развод дам, если пожелаете, и имение в Восточной Пруссии или Голштинии. Пенсию пожизненную назначу. Сто тысяч в год вам хватит?

– А если я не пожелаю с вами развода, ваше величество? – тихо спросила его Екатерина. Было видно, что женщина пребывает в сильном замешательстве и не понимает, почему ее не покарали за неудачный мятеж.

– Я не наказываю вас, Екатерина Алексеевна, за измены мне, как императору и как супругу, – решил ответить на ее невысказанный вопрос Петр, – только потому, что сам, своей дуростью, глупыми действиями и решениями, а также мужской немощью оттолкнул вас от себя и направил на это. И потому прошу простить меня великодушно!

И только сейчас Петр понял, что эти слова никогда не смог бы сказать реальный, прежний император. Глаза супруги расширились до максимально допустимых природой размеров, женщина пребывала в полном изумлении и смотрела на него так, будто увидела совершенно другого человека.

И тут удивился сам Петр – Екатерина встала перед ним на колени, поцеловала его руку горячими сухими губами и прижала ее к щеке. И он почувствовал на своей ладони капли ее слез и машинально погладил женщину по голове, немного приласкав.

– Пусть это и будет моим искуплением, – вслух высказал свои мысли Петр, – хватит, пролили уже и крови, и слез. Достаточно пролили, всласть…

И тут словно плотину прорвало – Екатерина лихорадочно стала целовать его руки и ноги, уже не плача тихо, а в голос рыдая, будто не императрица она, а обычная русская баба, коих пруд пруди.

Петр остолбенел, но тут до него стало потихоньку доходить, что благодарит-то она его не только за себя, но и за тех мятежников, кого он для пущего страха перевешать поначалу собрался, а теперь передумал. Все же есть у нее чувство благодарности и заботы о ближних, есть.

Но одно ей не сказал Петр – немало вреда причинила России эта немка, но намного больше от нее было пользы. Недаром в воспоминаниях всех ее современников остался «блестящий век Екатерины Великой». Потому и простил, да еще вовремя вспомнил, что она ему недавно прочитанную в Ораниенбауме инструкцию оставила…

Петр рывком поднял Екатерину на руки, и, хотя ноша эта была еще тяжела для его рук, но он все же донес женщину до кровати и бережно положил на одеяло. А та все плакала и повторяла на двух языках – русском и немецком – «благодарю» и «дорогой».

Он хотел ее успокоить и чуть приласкать, но неожиданно почувствовал влечение к ней, а потом закипела в сердце и страсть. Он начал целовать шею женщины, а его руки стали гладить ее тело, распахнув пеньюар.

И Петр обезумел – исступленно стал целовать ее небольшую грудь, живот, плечи, нежные мягкие губы. А сама Екатерина неожиданно вспыхнула сухой вязанкой хвороста – с такой бешеной страстью еще никто из женщин не ласкал Петра. И мир вспыхнул перед ним всеми цветами радуги…