Империя. Роман об имперском Риме

– Грех Париса лежит на всех актерах! Но огорчен ли народ? По-моему, нет. Зачем ему нудные старые драмы и избитые комедии, если Домициан заменяет их играми, да не простыми, а по-настоящему зрелищными? Его затеи затмевают даже празднества старшего брата. Он заполняет амфитеатр водой и разыгрывает полномасштабные морские сражения, где рабы и преступники бьются за жизнь и тонут у всех на глазах. Какая пьеса сравнится с подобным представлением? Он дарит причудливые развлечения: например, ночные гладиаторские бои при свете факелов, где обнаженные женщины сражаются с карликами. Какая комедия вызовет смех и вполовину столь бурный? А с неба на публику сыплются фиги, изюм и финики. Зрителям кажется, будто они умерли и очнулись в Элизии.

– А император между тем сидит в своей ложе в обществе того существа с крохотной головой, – поддакнул Эпафродит. – Кто он – ребенок? карлик? Да человек ли он вообще? Оба шепчутся и хихикают. – Ученый содрогнулся. – Нерон любил красоту и совершенство, у него был безукоризненный вкус. Домициану нравятся излишества – избыток декораций и украшений, – и он окружает себя несуразными созданиями. На играх он ведет себя ужасно. Помнишь, как почернело небо и разразилась страшная буря? Ветер и ливень обрушились с такой силой, что навесы не помогли и люди начали покидать амфитеатр. Домициан приказал солдатам перекрыть выходы. Не разрешалось даже спрятаться в коридорах и лестничных пролетах. Всему Риму пришлось терпеть потоп. А когда амфитеатр наполнился недовольным ревом, император гневно потребовал тишины – и получил ее, когда достаточное количество буянов сбросили на арену к преступникам, которых собиралось выпотрошить стадо разъяренных зубров.

Луций кивнул:

– Было донельзя странно сидеть под проливным дождем среди пятидесяти тысяч зрителей: никто не молвит ни слова, а гром грохочет, молнии рассекают небо, на арене – крики и смерть. Думай что хочешь, но впечатление незабываемое. Небывалый день – именно то, чего жаждут люди, отправляясь в амфитеатр. Современные игры популярны, как никогда.

– Потому что Домициан низвел римский народ до уровня собак. Псы остаются преданными, пока хозяин их кормит, даже если бьет.

– Ему верны и легионы, – заметил Луций, – а это и есть настоящая власть. Нерон пал, едва легионы вышли из повиновения. Нерон, в отличие от Домициана, никогда не водил войска в бой. И сегодня легионы преданы императору, как прежде его брату и отцу. Он хорошо платит солдатам, а ветеранов осво бождает от налогов.

– Но войны в Германии и Дакии закончились в лучшем случае тупиком. Смерть полководца Фуска и захват даками штандарта с орлом стали катастрофой.

– Которую Домициан обратил к своей пользе, – возразил Луций. – Как только германская угроза приелась, новым врагом стали дакийцы – ведь нужно же римлянам кого-то бояться и презирать. И, несмотря на сомнительный успех кампаний, Домициан все же устроил себе триумф, проехав по Форуму победителем.

– Хотя не совсем понятно, кого он победил. Ты слышал о якобы пленных германцах, которых провели в цепях на триумфе по случаю их поражения? Осведомитель из императорских домочадцев сказал мне, что в действительности самых рослых и крепких рабов из дворца попросту переодели в кожаные портки и белокурые парики, чтобы походили на германцев.

– Согласись, тут и беда Домициана, – сказал Луций. – Неизвестно, что реально, а что нет. Весь город – сцена. Вокруг сплошное зрелище, поставленное императором. Интересно, по нимает ли он сам, где действительность и где вымысел.

– Теперь он подписывается в официальных письмах «господином» и «богом», – отозвался Эпафродит. – Стал первым после Калигулы, кто требует величать себя господином народа и считается живым божеством. Переименовывает месяцы в свою честь. Мы отмечаем его рождение не в октобере, а в домициане, которому предшествует не септембер, а германик – в честь германских побед. Его всюду сопровождает огромная свита телохранителей из ликторов, а для официальных мероприятий он одевается победоносным полководцем – даже когда обращается к сенату и обязан надевать тогу как первый среди равных. А лысину он прячет под лавровым венком.

– Но как он может позволить себе столько расходов – зрелища, щедрое солдатское жалованье, грандиозные стройки?

– Тут и кроется загадка, – признал Эпафродит. – Мои люди говорят, он лично охраняет казну и как одержимый учитывает даже мизерные траты; без одобрения Домициана не купишь и гвоздя. Сам понимаешь, счетоводы и казначеи боятся его до смерти. В таком подходе есть плюс: Домициан покончил с коррупцией и стяжательством, которые расцвели пышным цветом в изобильные бесшабашные времена его отца. Но мои старые друзья в казначействе считают, что государство катится к банкротству, и, когда случится катастрофа, император их же и обвинит. Они словно ждут смертного приговора и наблюдают, как убывают песчинки в часах, но только здесь вместо песка сестерции, которые утекают меж императорских пальцев. Все надеялись, что Фуск и правда захватит Дакию вместе с казной царя Децебала, но сейчас шансы невелики.