Империя серебра

Их группка спешилась у подножия красной горы, и Сорхахтани восторженно вскрикнула, завидев в вышине пятнышки плавно кружащих орлов. Честно сказать, она думала, что все эти орлиные истории — не более чем досужий вымысел пастухов, чтящих таким образом священную память Чингисхана. А они, гляди-ка, водятся здесь на самом деле, так что где-то наверху, в расселинах, должны быть и их гнездовья.

Подъехали нукеры ее мужа и почтительно склонились, ожидая дальнейших приказаний.

— Мои сыновья отправятся наверх, к гнездам, — сказала она по-девчоночьи взволнованно. — Разведайте, где здесь вода, только слишком не отдаляйтесь.

Воины в секунду вскочили в седла и пришпорили коней. Они усвоили, что госпожа требует такого же быстрого и беспрекословного подчинения, как и ее муж. Сорхахтани выросла среди людей, наделенных властью, а замуж за ханского сына вышла в достаточно раннем возрасте и знала, что люди в основном предпочитают подчиняться, а чтобы повелевать, требуется усилие воли. У нее эта воля есть.

Хубилай с Хулагу были уже у подножия горы, и теперь, загородив руками глаза от солнца, высматривали наверху гнезда. Время года для этого не самое подходящее. Если орлята там все еще есть, то они подросли и окрепли — вероятно, даже самостоятельно покидают гнезда. Так что ребят может ждать и разочарование, хотя это неважно. Мать приобщила их к истории жизни Чингисхана, и им теперь никогда не забыть этого восхождения, вне зависимости от того, принесут они назад орленка или нет. Она даровала им воспоминание, о котором они когда-нибудь будут с гордостью рассказывать своим детям.

Мальчики сняли с себя оружие и стали проворно одолевать пологий отрог горы, а Сорхахтани тем временем сняла с седла мешок с хурутом.[23] Она сама расколола сыр на кусочки помельче и размочила в воде. Получилась густая желтоватая масса, терпковатая и освежающая. Сорхахтани почитала ее за лакомство. Облизнувшись, сунула в нее пятерню, а затем дочиста облизала пальцы.

На то, чтобы принести с вьючных лошадей бурдюки и напоить животных из кожаного ведра, времени ушло немного. Управившись с этой необременительной работой, Сорхахтани снова взялась рыться в своих седельных сумках, пока не отыскала сушеные финики. Прежде чем сунуть один из них в рот, она виновато оглянулась на гору, зная, как ее сыновья обожают это редкое лакомство. Хотя им сейчас не до него — вон они, карабкаются все выше и выше на своих худых и сильных ногах. Возвратятся не раньше чем к закату, а пока она предоставлена самой себе. Стреножив своего жеребца куском веревки, чтобы не убрел далеко, Сорхахтани села на расстеленный поверх сухой травы потник.

Вторую половину дня она по большей части дремала, наслаждаясь уютным одиночеством. Время от времени бралась за дэли Хубилая, на котором делала вышивку золотой нитью. Узор по окончании обещал быть изящным, тонким. Женщина вышивала, склонив голову, перекусывая нить крепкими белыми зубами. На припеке Сорхахтани размаривало, и тогда она поклевывала носом, а там и вовсе заснула. А когда пробудилась, то обнаружила, что день клонится к закату и на смену теплу приходит прохлада. Тогда Сорхахтани встала и, позевывая, потянулась. Какой хороший край, здесь чувствуешь себя как дома. Во сне ей приснился Чингисхан, совсем еще молодым человеком. Щеки Сорхахтани вспыхнули румянцем: пересказывать этот сон сыновьям она бы не решилась.

Краем глаза вдалеке она уловила движение: всадник. Сработал природный дар, унаследованный от поколений степных кочевников, для которых вовремя заметить опасность значит выжить. Нахмурясь, Сорхахтани сделала руку козырьком, а затем сложила ладони в трубку, что пусть немного, но как будто приближало увиденное. Но даже с этим старым фокусом наблюдателя темная фигура представляла собой не более чем подвижную точку.

Нукеры мужа не дремали и уже скакали с двух сторон верховому наперехват. Умиротворенность Сорхахтани несколько поколебалась, а когда нукеры достигли всадника и дальняя точка сделалась узелком покрупнее, рассеялась окончательно.

— Кто это? — пробормотала она себе под нос.

Не почувствовать укол беспокойства было сложно. Одинокий всадник мог быть лишь ямчи — доставщиком посланий, ради которых по поручению хана и его военачальников он покрывает тысячи и тысячи гадзаров. Со свежими лошадьми один такой гонец способен осиливать в день по триста гадзаров, а то и больше, если это вопрос жизни и смерти. По меркам таких людей, силы хана в цзиньском государстве находятся отсюда всего в десятке дней пути. Сорхахтани увидела, что всадники все втроем скачут к красной горе, и нутро тревожно сжалось.