Империя (СИ)

– Ну, хорошо, не винтики. Вы – сложный механизм. Можете называть себя хоть богами – суть дела от этого не меняется. Поверь мне: людям Бог не нужен. Разве только для того, чтобы получить от Него какое-нибудь благо на дармовщинку да порассуждать о вере. Ведь рассуждения ни к чему не обязывают. Им Он будет нужен только для того, чтобы похвалиться друг перед другом своими добродетелями. Мол, поглядите, какие мы порядочные, веротерпимые, безгрешные – почти как ангелы, только без крыльев. При этом люди станут прибегать к любым ухищрениям, лишь бы уклониться от настоящей, искренней веры в Него. Они даже будут пренебрегать заповедями Его и оправдывать себя за это. Они любому греху найдут оправдание, по-своему интерпретировав Его законы. Ты знаешь, что я прав. Все же ты в первую очередь мой ученик и только потом уже его. Хотя его ли? Сам посуди: неужели великий и всемогущий Творец не понимает, что все Его замыслы по переустройству этого мира к лучшему обречены? А все потому, что на Его пути стоит… Нет, Луций, не смотри на меня так – не я. На его пути стоит непреодолимая, высотой до небес, если не выше, глухая, непробиваемая и нерушимая стена отчуждения – убежденность людей в том, что они сами творцы собственной жизни. А Он видит лишь то, что хочет видеть. Поэтому Он и послал сюда своего сына. Ты ведь знаешь, к чему все приведет, знаешь, что с ним будет. Вижу, что знаешь! А мой брат, увлеченный любовью к собственному творению, уже не замечает очевидного. Он утратил способность предчувствовать и так и не понял, что больше не властвует над людьми. Ими давно правит мое творение – мой Грешник. Это их истинный бог! Он дает им то, в чем они нуждаются больше всего. Алчность! Прелюбодеяние! Ложь! Власть! Амбиции! Ненависть! Вот что им действительно нужно, Луций, и не пытайся убедить себя в том, что ты сможешь их исправить. Ни ты, ни твой учитель, ни кто другой. Я прошу тебя лишь об одном: избавь Иисуса от страданий. Собственный отец не интересуется его судьбой, а мне его искренне жаль. Убей его сам!

– Что?! – Луций попятился назад. – Нет! Ты лжешь! Ты всегда лгал мне, но теперь я знаю о тебе все! Нет, Анатас! Я больше не буду убивать! Никогда не буду, а уж тем более не убью его!

– Я никогда и никого не обманывал, – Анатас неспешно поднялся с камня. – Я покажу тебе, что будет.

– Не надо! Я не хочу!

– А я все же покажу.

Он слегка приподнял посох и ударил им о землю. Луций взлетел вверх и словно растворился в воздухе, словно оказался сразу всем и везде. Он увидел, как толпа гнала Иисуса к городским воротам. Люди все прибывали и прибывали. Сына Бога пихали взашей, оскорбляли, оплевывали. Кто-то поднял с земли камень и бросил ему точно в голову. Иисус присел, зажимая рану рукой, а люди, почуяв кровь, кинулись на него и стали избивать.

– Смотри, Луций, это только начало, так сказать, прелюдия.

Затем Иисуса пристегнули к столбу, и огромный преторианец, лица которого Луций разглядеть не смог, с оттяжкой и пристрастием начал пороть несчастного.

– Я хочу лишь добра, генерал, как ты не поймешь? Смотри, что они будут делать с ним. После этой порки его жизнь будет висеть на волоске. Взгляни на него: он уже не чувствует боли, потому что его истерзанное тело с висящей на спине кожей само есть одна сплошная боль. Ты знаешь, что такое порка: сам не раз приказывал пороть до смерти. Ты знаешь, что сейчас малейшее движение превращается для него в страшную муку.

Иисуса отстегнули от столба, и он свалился на землю, но могучий преторианец пинками заставил его подняться. Кнутами и ударами Иисуса загнали под деревянный крест, который перед ним держали солдаты. Тяжелую конструкцию бросили на его искалеченную спину, он уперся ногами в пыльную дорогу и потащил крест к месту казни, но упал.

– Сейчас его снова начнут бить. Нравится, Луций? Смотри и запоминай. Его будут бить все, кому захочется, даже те, кого он сейчас накормил, даже те, кто недавно клялся ему в преданности. Люди быстро привыкают к чудесам и пророкам. Его будут избивать на всем протяжении пути, а кто не дотянется, станут плевать в него, закидывать помоями, проклинать и всячески унижать. Когда он, наконец, достигнет места казни, его лицо будет представлять собой месиво из крови и пота, сдобренное пылью, слюной и нечистотами. Ты хочешь для него такой участи? Ответь, Луций!

– Ничего этого не будет! – генерал вернулся в реальность.

– Будет. Поверь мне.

– Ты это сделаешь, да?!

– Да что с тобой? Ты меня вообще не слушаешь! Я же сказал, что это сделают те, для кого он сейчас так старается. С ним это сделают люди. Даже собственные ученики предадут его!

– Ты лжешь! Лжешь! Не будет такого!

– Что, ты не позволишь? – усмехнулся Анатас.

– Да! Да! Я!

– Тогда убей его. Избавь его от страданий и позора. Ты же знаешь, смерть на кресте – вещь не из приятных.

– Оставь меня! Оставь! Уйди! Ты отобрал у меня все, это ты сделал меня таким! – Луций обхватил голову руками, упал на землю и застонал.