Империя Солнца

Несмотря на идеологические деформации, свойственные их предпосылкам, некоторые результаты генетических и биологических исследований можно было бы использовать, но, как сказано, всегда с оговорками, всегда под контролем наднаучных принципов, являющихся последней инстанцией. Примером являются законы Менделя и их развитие в так называемый «высокий менделизм». Они истинны и приемлемы, но в то же время не всегда. Павесе очень уместно провёл различие между расой как «фактом» — то есть как натуралистическим автоматизмом, следствием закончившегося процесса — и расой как «становлением». Для первого аспекта расы эти законы максимально точны. Для второго, напротив, они таковыми больше не являются. Если мы не признаём это, то менделизм становится своего рода судьбой, и тогда будет можно иметь, например, дополнительный инструмент в антиеврейской кампании, демонстрируя недостаток любого законодательства, не принимающего в расчёт элемента наследственности, но в то же время мы будем парализованными перед задачами первого плана селективного и активного расизма. Действительно, мало что можно было бы сделать, если бы над расой как «становлением» (то есть над тем, что политически важно больше всего) господствовали те же законы, что и над уже произошедшим на протяжении веков смешением, являющимся роковым наследием, и если бы «доминантные» и «рецессивные» черты были должны остаться такими ad infinitum, [36] как в теле, так и в душе каждого. Но здесь не место рассматривать технические детали — мы принимаем в расчёт только центральный тезис. Защищающие исключительность научной точки зрения расисты, которые в качестве знаменитых предков могут похвастаться, что логично, только гориллой и питекантропом, должны убедиться, чтобы у нас в Италии не советский режим и не времена якобинского Просвещения, где эпитет «духовный», добавленный к «расизму», мог бы означать позор и дискредитацию. Естественно, мы хотим пояснить, что дух для нас не означает ни философские мудрствования, ни «теософию», ни мистически–набожный эскапизм, а просто то, что в лучшие времена благородные люди всегда понимали под расой: то есть прямоту, внутреннее единство, характер, достоинство, мужественность, непосредственное ощущение всех ценностей, которые лежат в основе всякого человеческого величия, и, как вышестоящие, господствуют над планом всякой конъюнктурной и материальной реальности. 

Ту же расу, что является «научной» конструкцией и картинкой из антропологического музея, мы оставляем тем кругам псевдоинтеллектуальной буржуазии, которые ещё поклоняются идолам позитивизма XIX века — ибо ей не суждено вызвать пробуждение той силы и того достоинства, только из–за которых расизм можно принять в таком героическом и духовном мировоззрении, как фашистское.

Примечание: говоря о возражениях, вышедших в журнале «Фашистская цивилизация» (Civiltà Fascista, июньский номер), мы хотели бы позволить себе обратить внимание уважаемого коллеги Пелицци на общий «стиль» нашей полемики. Мы начали указывать на возможности расовой службы партии, и говорили в меньшей степени о конкретных людях, а в большей — о том, что уже создано в Германии. В ответе, помещённом в «Фашистской цивилизации», нам ставят в вину умалчивание той или иной инициативы партии и Института фашистской культуры в расовом вопросе. Мы признаём, что это стоило бы осветить, но разве это всё умаляет отмеченную нами в качестве положительной степень организации и единства немецкой модели, взятой нами как пример? Мы отметили основной недостаток, то есть разрешение говорить каждому своё и присутствие «неофициальных» элементов, сбегающихся только в момент съезда. Итак, что же сумела возразить нам «Фашистская цивилизация»? Только следующее: у нас спросили, каков наш политический и научный авторитет, чтобы говорить об этих проблемах. Это действительно назидательная вещь в плане «стиля»… Что касается «научного» авторитета, то, если он принадлежит такой науке, о которой было сказано в этой статье, то мы имеем с ней мало общего — особенно если под наукой понимаются фантазии некоего «идеализма», с которым мы уже свели счёты в наших молодёжных произведениях.

Что же касается «политического» авторитета, то он, очевидно, сомнителен. Мы позволяем коллеге Пелицци решить этот вопрос самим. И в предельном случае, если ответственная фашистская иерархия откажется слышать то, что касается логичности и организации, например, в области статистики или экономики, кого он предпочтёт — того, кто всё понимает и может думать правильно, или же присудит больший авторитет тому, кто уже давно обзавёлся партийным билетом, но мало или совсем не подготовлен или не призван к таким вещам? И последнее. В «Фашистской цивилизации» говорится, что система «интеллектуальной демократии» позволяет читать наши труды «с интересом и любопытством». Это рискованное утверждение, и кто–то мог бы сказать, что оно даже немного напоминает те «косвенные удары», к которым обычно прибегают, когда больше не известно, что ответить[37] .