Читаем Империя солнца полностью

— В самую точку, парень. Атомная бомба, сверхоружие Соединенных Штатов. Ты, наверное, видел ту, что сбросили на Нагасаки.

— Да, я видел атомную бомбу. А что случилось с доктором Рэнсомом? — Евроазиат явно не понял, о чем речь, и Джим добавил: — И с теми, кто ушел отсюда, пешком?

— Плохие новости, парень. — Евроазиат затряс головой, как будто искренне сожалел о некой незначительной, но досадной оплошности. — Сам понимаешь, американские бомбежки, еще болезни какие-то. Может, твой приятель и выкарабкался…

Джим совсем уже было собрался уйти, когда евроазиат вынырнул наконец из урны. В одной руке у него была пара сношенных деревянных башмаков, которые он тут же швырнул на гаревую дорожку. В другой болтались связанные шнурками теннисные туфли Джима. Он хотел что-то сказать кули, но тут Джим сделал шаг вперед:

— Это мое — мне их дал доктор Рэнсом.

Тон у него был решительный и отрывистый, и он потянул туфли из рук евроазиата к себе. Джим ждал, что тот сейчас вынет из-за пояса пистолет или прикажет китайцам сбить его с ног. Но, несмотря на голод и усталость от лазанья по трибунам, Джим чувствовал, как к нему возвращается обычная для европейца властная уверенность в себе.

— Ладно, ладно, парень. — Евроазиат не на шутку встревожился. — Я их тут специально спрятал на случай, если ты живой. Не забудь, скажи мамке и папке.

Джим шагнул мимо кули и вошел в залитый светом солнца туннель. На парковке между танков и сгоревших грузовиков слонялись кучки британцев. Они, пошатываясь, брели вдоль выцветших линий разметки, понятия не имея, куда идут и зачем, как будто стоило пережить всю войну, чтобы теперь испустить дух в этом убогом лабиринте. Августовское солнце за стенами стадиона жарило даже сильнее, чем внутри, как будто сил ему придавала царящая над полями и каналами непроницаемая тишина. От этой бесхозной земли исходило тихое белое сияние. Неужели вспышка атомной бомбы, про которую говорил евроазиат, опалила и эти поля? Джим вспомнил горящее тело американского летчика и тот беззвучный свет, который заполонил стадион и всех, живых и мертвых, одел в одинаковые белые саваны.

33. Летчик-камикадзе

Туфли были те самые. Джим с радостным чувством уверенности стоял возле прикрывающего технику на парковке бетонного дота. Мимо центрального входа шла дорога на Шанхай, к южным пригородам. Поля были безлюдны, но ярдах в трехстах в противотанковом рву у дороги сидел взвод китайских марионеточных солдат. Все еще одетые в выцветшую оранжево-зеленую форму, они, сидя на корточках и поставив между колен винтовки, сгрудились возле железной печки. Унтер-офицер вылез из рва, упер руки в бока и ждал, когда Джим подойдет поближе.

Если он и в самом деле к ним подойдет, они убьют его из-за одних только туфель. Джим знал: он слишком слаб, чтобы дойти до Шанхая, не говоря уже о тех бесчисленных опасностях, которые подстерегают его по пути. Скрывшись за дотом, он пошел в сторону знакомых и оттого казавшихся безопасными мест в районе аэродрома Лунхуа. До западной оконечности аэродрома было не более полумили — сплошная крапива и дикий сахарный тростник, с вкраплениями сброшенных топливных баков и фюзеляжей от сбитых самолетов. Между торчащими в небо ржавыми хвостами самолетов видна была белая взлетная полоса — когда не пропадала, растворившись в раскаленном полуденном мареве.

Стадион остался позади. Дорога была — прямой пустой меридиан, который бежит себе вокруг планеты, а планету война отбросила прочь, за ненадобностью. Джим шел по обочине, перешагивая через разбитые деревянные башмаки и тряпки, брошенные британскими заключенными на последней сотне ярдов пути к стадиону. По обе стороны от него были разбитые бомбежкой траншеи и доты, мир непролазной грязи. На краю заполненной водой танковой ловушки, среди покрышек и патронных ящиков, лежал труп китайского солдата, похожий на взорвавшийся бак с краской: оранжевая форма разошлась на вздувшихся плечах и ягодицах по швам, и кожа сквозь них маслянисто поблескивала. У дороги прикорнула упряжная лошадь с содранной с боков шкурой. Джим заглянул под ребра, в объемистую грудную клетку: а вдруг там крыса.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза