Империя солнца

Двигатель заглох, и Джим почувствовал, как его выдернули из кабины и бросили наземь. Из дома, похожие на стайку посходивших с ума и выскочивших прямиком из ванной женщин, бежали японцы в белых кимоно. Джим сидел на колючем гравии, между начищенными до блеска башмаками японского сержанта, о напрягшееся бедро которого сердито постукивала кобура. Солдаты поймали Фрэнка прямо в кабине. Они молотили его бамбуковыми палками, прямо по разбитым в кровь лицу и груди, а он только дергал ногами. Еще два солдата наблюдали за этой сценой с крыльца, по очереди отвлекаясь, чтобы ударить кулаком скорчившегося у них под ногами на подъездной дорожке Бейси.

Японцам Джим был рад. Через открытую дверь, сквозь звуки ударов и вопли Фрэнка, он вслушивался в хриплые аккорды японского танцевального оркестра: пластинку они принесли с собой, но граммофон был мамин, портативный, специально чтобы возить с собой на пикники.

13. Летний кинотеатр

Раскинув руки, Джим лениво грелся на ласковом весеннем солнышке, сидя в переднем ряду летнего кинотеатра под открытым небом. Улыбаясь сам себе, он глядел на близкий, не далее чем в двадцати футах, пустой экран. Вот уже целый час как по белому полотну, не спеша, передвигалась размытая тень «Парк-отеля». Проделав долгий путь по забегаловкам и многоквартирным доходным домам Чапея, до экрана добралась наконец и тень от неоновой вывески на крыше гостиницы. Огромные буквы, каждая из которых была в два раза выше вышагивающего по сцене японского часового, довольно быстро прошли по экрану слева направо, то и дело поглощая тень и от самого солдатика, и от его винтовки, — в этаком изысканном немом кино, где роль проектора сыграло солнце.

Радуясь редкому зрелищу, Джим рассмеялся; он сидел, подобрав к подбородку грязные коленки и поставив ноги на скамью, набранную из тонких тиковых планок. Эта послеполуденная диорама, совместное производство солнца и «Парк-отеля», была его главным развлечением на протяжении трех недель, которые он уже успел провести в этом летнем кинотеатре. До войны сюда ходили в основном работницы с хлопкоочистительных фабрик и рабочие с судоремонтного, сплошь китайцы, смотреть отснятые на шанхайских киностудиях мультфильмы и приключенческие сериалы. Джиму часто приходило в голову, что и Янг, их бывший шофер, тоже наверняка появлялся на этом экране. Он успел обследовать этот фильтрационный лагерь до последнего закоулка и в заброшенной конторе над киноаппаратной нашел катушки с кинопленкой. Может быть, японский сержант-связист, который как раз взялся разбирать кинопроектор, покажет им один из фильмов с участием Янга?

Его хихиканье явно не понравилось часовому на сцене, и тот кинул в его сторону недовольный взгляд. К Джиму он относился с явной подозрительностью, и Джим старался держаться от него подальше. Прикрыв глаза рукой, солдат окинул взглядом ряды деревянных скамей, где расположились на солнышке интернированные. Тремя рядами выше, сидел муж умирающей миссионерки. Сама она лежала в «спальне», оборудованной в бывшем складском помещении под трибуной, лежала давно, с того самого дня, как ее сюда привезли, но мистер Партридж, ее муж, терпеливо за ней ухаживал, носил ей воду из крана в уборной и кормил жидкой рисовой кашицей, которую раз в день варили во внутреннем дворике за билетными кассами две женщины-евроазиатки.

Джим как мог заботился об этом старом англичанине с торчащими клочьями седых волос и мертвенно-бледной кожей. Время от времени казалось, что он не узнает даже собственную жену. Джим помог ему сделать ширму вокруг миссис Партридж, которая за все это время не сказала ни единого слова; запах от нее, надо сказать, шел преотвратный. На ширму пошло старое английское пальто мистера Партриджа и пожелтевшая ночная рубашка его супруги: Джим подвесил их к потолку при помощи отодранного от стены электрического провода. Если становилось совсем уже скучно, Джим шел вниз, на женский склад, и выгонял оттуда вечно устраивавших там какие-то игры детишек-евроазиатов.

В фильтрационном центре, куда Джим попал после недели, проведенной в Центральной шанхайской тюрьме, было что-то около тридцати человек. По сравнению с сырой общей камерой, где, кроме него, сидело еще человек сто британцев и евроазиатов, залитый солнцем летний кинотеатр казался курортом — почти как на пляжах в Циндао. С Бейси Джим не виделся с того самого вечера, когда их взяли японцы, и радовался, что отделался от бывшего стюарда. Никто из заключенных в Центральной тюрьме — а это по большей части были строительные прорабы-контрактники и моряки с торгового флота — не слышал о родителях Джима, но перевод в фильтрационный центр был шагом по направлению к ним.