Читаем Империя солнца полностью

Джим опустил подбородок на борт грузовика. На дне кузова завозился, пытаясь сесть, доктор Рэнсом. Охранник перепрыгнул через задний борт и пошел к воротам, возле которых вокруг автобуса, принадлежавшего когда-то Шанхайскому университету, толпились японские солдаты. Изнутри, сквозь запыленные окна, выглядывали пассажиры: две монахини в черных апостольниках, несколько детей, ровесников Джима, и человек двадцать взрослых британцев, мужчин и женщин. Возле проволоки уже собралась группа заключенных. Засунув руки в карманы рваных шорт, они молча наблюдали за тем, как японский сержант зашел в автобус — посмотреть, кого ему привезли.

Доктор Рэнсом встал на колени у заднего борта, прикрыв рану на лице рукой. Джим смотрел на женщину в изношенном хлопчатобумажном платье: она стояла у ограды, взявшись обеими руками за проволоку. Она посмотрела на него, и выражение у нее на лице было точь-в-точь такое же, как у той немки с Коламбиа-роуд.

Ворота открылись, и автобус заехал внутрь. Сержант-японец стоял в дверном проеме и, размахивая пистолетом, отгонял собравшуюся толпу. По угрюмым лицам было яснее ясного, что старожилы новичкам, мягко говоря, не слишком рады: рацион и без того скудный, а ртов теперь прибавится. Грузовик тронулся с места и покатил к воротам; Джим сел прямо. Доктор Рэнсом упал на пол, и английская чета с плетеным чемоданом помогла ему подняться и сесть на скамью.

Женщина шла параллельно с грузовиком, вдоль проволоки, и Джим ей улыбнулся. А когда она в ответ протянула к нему руку, ему пришла в голову мысль, что она может оказаться какой-нибудь маминой знакомой. В лагере было много семейных, люди прогуливались парами, и любая из этих пар могла оказаться его родителями. Он вглядывался в чисто английские лица, в смеющихся детей за спинами японских солдат. Потом, к немалому собственному удивлению, почувствовал нечто вроде сожаления или печали, что его путешествие в поисках отца и мамы подходит к концу. До тех пор, пока поиски длились, он был готов терпеть болезни и голод, но теперь, когда вот-вот все закончится, ему вдруг стало грустно при мысли о том, через что ему пришлось пройти, и о том, как он за это время изменился. Теперь он был куда ближе к разбитым артиллерией полям и к этому окруженному тучей мух грузовику, к девяти сладким картофелинам в мешке у водителя под сиденьем, даже, в каком-то смысле к фильтрационному лагерю, чем… чем к дому на Амхерст-авеню, по-настоящему вернуться в который все равно уже не получится.

Грузовик остановился у ворот. Сержант-японец заглянул через задний борт в кузов и окинул взглядом лежавших на полу заключенных. Он попытался остановить доктора Рэнсома, толкнув его стволом маузера, но раненый доктор все равно спустился на землю и тут же, задохнувшись, упал у ног сержанта на колени. Толпа интернированных начала понемногу рассасываться. Не вынимая рук из карманов шорт, мужчины побрели обратно к своим лачугам и снова расселись рядом с женщинами на крылечках.

Над грузовиком роились мухи, то и дело присаживаясь возле наполовину впитавшихся в дерево луж на полу. Они вертелись у Джима возле рта, целясь на усеявшие десны язвочки. Минут десять солдаты-японцы спорили между собой, а шофер и доктор Рэнсом ждали. Потом из ворот вышли двое британцев, явно члены какого-то местного самоуправления, и тоже вступили в спор.

— Лагерь Усун?

— Нет-нет-нет…

— Кто их сюда прислал? В таком состоянии?

Явно избегая доктора Рэнсома, они подошли к грузовику и принялись сквозь тучу мух разглядывать лежавших в кузове людей. Джим стукнул каблуками и стал что-то насвистывать себе под нос, но выражение на лицах соотечественников нисколько не изменилось. Японцы часовые открыли было затянутые колючей проволокой ворота, но британские заключенные тут же снова их закрыли и начали кричать на японского сержанта. Доктор Рэнсом сделал шаг вперед, пытаясь что-то им возразить, но от него попросту отмахнулись:

— Давай-ка, парень, убирайся отсюда…

— Мы никак не сможем вас принять, доктор. Здесь дети. Доктор Рэнсом вскарабкался обратно в кузов и сел на полу, возле Джима. Он долго стоял, и совершенно выбился из сил; прикрыв рукой рану, он откинулся на спину, а мухи жужжали и бились у него между пальцами.

Госпожа Хаг и английская пара с плетеным чемоданом молча дожидались, чем кончится спор. Когда японцы вернулись в лагерь и заперли за собой ворота, миссис Хаг сказала:

— Они нас не примут. Британцы, лагерная верхушка…

Джим посмотрел на гулявших по лагерю заключенных.

На мощенном кирпичом дворе керамической фабрики мальчишки играли в футбол. А что, если отец с матерью прячутся сейчас за печами для обжига? Может быть, они так же, как и лагерная верхушка, хотят, чтобы Джим отсюда уехал, потому что испугались мух и той болезни, которую он привез с собой из Шанхая.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза