Империя страха

Но случилась одна маленькая неприятность. В город вернулся вор в законе, оттрубивший де­сятку, что называется, «от звонка до звонка». Для него не составило труда навести соответст­вующие справки о «блатном» по кличке Жбан, и звезда Федора Петровича безвозвратно закати­лась.

Его бы, конечно, зарезали как самозванца, взявшего на себя незаслуженные полномочия. Спас Жбановича банальный побег.

И вот Москва-столица легла у его ног на перроне Казанского вокзала.

Какое-то время Федя сидел тихо и смирно, стараясь понапрасну не высовываться, но при­обретенный опыт быстро дал ответ на извечный вопрос «что делать?», и новоиспеченный пахан сгреб под свое крылышко крепкую бригаду, подбирая людей в дешевых пивнухах и едва ли не под заборами.

С той поры минуло восемь лет, и никто уже не мог напомнить Жбану, кем он был на самом деле.

Теперь, буквально расплываясь в глубоком кресле, сидел довольный жизнью властный и удачливый пахан. Позабывшие о тренировках мышцы постепенно превратились в трясущееся желе, глазки заплыли, как у откормленного ка­бана, а на месте привычного подбородка появи­лись многослойные складки, похожие на подол плиссированной юбки. Федя процветал и наде­ялся, что так будет всегда,

Пухлые пальчики принялись вновь расстав­лять фигуры на шахматной доске, но Леха отча­янно запротестовал:

— Нет, с меня хватит. Башка трещит, как будто в ней кузнецы работают.

— Да ладно тебе, — начал уговаривать ох­ранника Жбан, — еще партейку, и все.

Неизвестно, чем бы закончились их слово­прения, если бы в этот момент на пороге гости­ной не появился второй телохранитель.

Высокий, худощавый, с ввалившимися от постоянного недосыпания глазами, он походил на египетскую мумию, облаченную в современ­ные шмотки.

Подойдя к пахану, охранник заговорил:

— Федя, у нас неприятности.

Этого слова Жбан терпеть не мог, поэтому грозно воззрился на вошедшего, медленно про­тянув:

— Ну, что еще?

— Шурик вернулся...

— А Димон где? — перебил «мумию» быв­ший штангист.

Ни слова не сказав в ответ, худосочный па­рень распахнул дверь, приглашая кого-то войти в комнату.

На пороге появился среднего роста молодой человек с помятым лицом и огромной шишкой на широком лбу.

— Где остальные? — спросил пахан, и тон, которым был задан вопрос, не сулшг Шурику ничего хорошего.

Ноги Шурика подгибались от непомерной усталости, но он не решался присесть без при­глашения старшего, поэтому оперся плечом о дверной косяк и заговорил, едва ворочая непо­слушным языком:

— Эти козлы смылись, перебив почти всех наших пацанов, кроме тех, которые остались на квартире в Чертанове. Димон, Молоток, Сеня Дуб, Олег — мертвы. Куда делся Андрон, я не знаю. Меня долбанули Сениной дубинкой по башке, и я отъехал, а когда очухался, вокруг были одни трупы... — Он затих, как паровозный котел, из которого спустили пары.

Несколько минут в комнате висела гнетущая тишина. Никто не решался первым нарушить молчание, а Жбан, гневно сдвинув брови, погру­зился в глубокую задумчивость.

Наконец его щеки задрожали, предвещая неминуемую бурю, которая не замедлила разра­зиться. Поднявшись на толстых, слоновьих но­гах, Федор Петрович приблизился к Шурику и зашипел тому в лицо:

— А почему ты остался в живых? Неужели ты не мог пристрелить этих скотов, вышибить им мозги?! За что я плачу тебе деньги, урод?!

Парень стушевался, не зная, что сказать, а Жбан продолжил:

— Если ты, гнида, думаешь, что я посочув­ствую тебе, то глубоко заблуждаешься...

Не договорив, пахан с разворота влепил подручному звонкую затрещину.

В другой момент Шурик легко бы выдержал и не такие побои, но сейчас он едва стоял на ногах, поэтому покачнулся и медленно сполз по стеночке.

А толстяк принялся нещадно лупить парня ногами, норовя угодить ему в лицо. Физионо­мия Жбана перекосилась в приступе отчаянного безумия — он вымещал на незадачливом бойце всю горечь и обиду своего поражения.

Картина была в его руках, но без цепочки она оставалась просто любительским полотном, которому только и место, что на старом чердаке.

Наконец Федор Петрович утомился и, ста­раясь восстановить сбившееся дыхание, тяжело

засопел, глядя на окровавленное лицо своей беззащитной жертвы.

У Шурика от нанесенных побоев треснула нижняя губа, а под глазами образовались гро­мадные лиловые ссадины; из расквашенного но­са вытекала тонкая струйка багровой крови, ска­тываясь на припухший подбородок.

— Уберите от меня этого слюнтяя, — распо­рядился Жбан, обращаясь к молчаливым охран­никам.

Те с готовностью выполнили приказ, стара­ясь скрыть от шефа собственные эмоции. Под­хватив поверженного товарища под мышки, они отнесли его в ванную комнату, предоставив из­битому парню позаботиться о себе самому.

Когда квадратный Леха вернулся в гости­ную, то обнаружил босса растянувшимся на ши­роком диване. 

От былого гнева не осталось и следа — сей­час Федор Петрович походил просто на обрюзг­шего, утомленного бессонницей и непомерны­ми переживаниями толстяка преклонных лет.

Усевшись на прежнее место, Леха вполголо­са спросил:

— Что будем делать?

— Не знаю, — честно признался Жбан и оза­боченно повторил: — Не знаю.

* * *