Империя страха

– Все ты понимаешь. Как бы ты ко мне ни относился, ты все равно думаешь, что это я могла убить Эдика. И Барабас погиб, когда ехал от меня. Но к убийству Черепанова я точно не имею никакого отношения. Значит, и к убийству Эдика я не причастна. А к убийству Барабаса тем более.

Логика Милы не выдерживала никакой критики, а еще на мрачные размышления наводили бодрость и уверенность, с которыми она излагала. Казалось, она заранее готовила эти слова и только ждала момента, когда их можно будет произнести. Хотя вряд ли это был удачный момент.

– Я не хотел бы сейчас об этом говорить, – покачал он головой.

– Я тоже.

И снова в ее взгляде появилась стеснительность. Но это чувство неловкости возникло как реакция на чересчур смелый для нее порыв. Она вплотную приблизилась к Михаилу, руками обвила его шею, в смятении, но решительно накрыла его губы поцелуем. И тотчас почва ушла у него из-под ног, и голова вдруг куда-то потерялась…

В себя он пришел уже в постели. Без платья и вообще без ничего Мила лежала сбоку от него, и он мог ласкать и взглядом, и руками ее худенькое и столь желанное тело.

Потапов мог сравнить себя с человеком, который, плотно выпив с соседями по купе, забылся, в беспамятстве через окно вылез на крышу вагона и там уже очнулся. А поезд несся вперед на огромной скорости, и при всем желании он уже не может остановиться. Что бы Михаил сейчас ни делал, вагон будет нести его дальше навстречу судьбе. Тем более что не было никакого желания с него спрыгивать. Михаил вдруг понял, что самое большое удовольствие заключено в том, чтобы просто лежать рядом с Милой, обнимая ее и наслаждаясь этим. И абсолютно нет никакого желания говорить с ней о чем-то земном. Лежать бы рядом с ней и лежать… А если умереть, то в ее объятиях.

Но земные дела вдруг сами ворвались в их жизнь. Со стороны ворот громко закрякал автомобильный сигнал. Это могла быть спецмашина, на которой ездил Мухин или еще более значительные люди, представляющие официальную власть. Но мог быть и бандит – Архар, например, или еще кто-нибудь, для кого сирены и «крякалки» – один из способов продемонстрировать свою значимость.

Не зря Потапов подумал об Архаре. На тумбочке у Милы зазвонил телефон, и, взяв трубку, она услышала его голос. Он требовал впустить ее в дом. Отказать ему она не посмела.

Мила торопливо одевалась, а Михаил лежал в постели, любуясь ею. Может, и не самая эффектная у нее фигура, но ни одна красавица мира не в состоянии сравниться с ней. Как же тяжело ему будет расставаться с этой женщиной! Легче застрелиться, чем это… Но стреляться он не будет. А расстаться придется. Нет, не сейчас, но вообще.

– А ты разве не идешь со мной? – удивилась она.

– Не хотелось бы, но придется, – развел он руками.

Мила уже надела платье, когда он поднялся. Но пока она поправляла растрепавшуюся прическу и подкрашивала губы, он успел одеться, перепоясаться и спуститься на первый этаж.

Ворота он открыл пультом дистанционного управления. Собаки еще находились в вольере, поэтому Архар беспрепятственно поднялся на порог дома. Он был порядком пьян: глаза воловьи, рот искривлен, полупальто на плечах перекошено.

– А-а, майор! Я так и знал, что ты здесь!

Язык у него заплетался.

Вслед за ним в прихожую вломились три амбала, но Михаил показал им на дверь. Правда, слушаться они его не стали, зато Архар понял все правильно и выставил свою братию за порог.

– Я знал, что ты здесь, Потапыч.

Он протянул к Михаилу руку, будто собираясь обнять его за плечи, но спохватился и сдал назад.

– Мне твоя Мила не нужна, я к тебе приехал. Ты же с ней живешь, да?

В его голосе послышались предосудительно-язвительные нотки.

– Живу. Но не с ней, а у нее. Тебе показать мою комнату?

Мила только-только стала спускаться по лестнице, когда они вышли в холл. Пьяный Архар ее не заметил, а Михаил знаком показал ей, чтобы она шла к себе.

– Да я вижу, как ты у нее живешь, – скривился Архар, когда они оказались в каминном зале.

На столе икра, салат из креветок, под крышкой форель в кляре и каре ягненка. Горячие блюда уже остыли, но вряд ли успели зачерстветь.

– Комсомольский ужин, – сказал Михаил.

– Почему комсомольский?

– Потому что без спиртного, если ты заметил.

– Непорядок.

– Если бы мы с Милой спали, то да, непорядок. Но у нас такие же отношения, как и этот стол…

Михаила коробило от необходимости оправдываться, но делать нечего. За честь Милы он переживал не меньше, чем за свою.

– Такие же комсомольские? – ухмыльнулся Архар, грузно плюхнулся на диван, раскинул руки. – Ты знаешь, мы тоже когда-то были комсомольцами. Стремно было в красном галстуке ходить, когда у всех уже значки, потому и вступили. Мы с Барабасом в одном классе учились. Тереха и Череп на год младше, но в нашей школе. А потом школу побоку, потом уже не до комсомола было – такие дела начались, за которые из комсомола как не фиг делать исключают. А никто нас не исключал, потому что развалилось все к чертям собачьим. И комсомол, и коммунизм. И ментовка ваша развалилась. Только ваш РУБОП как кость в горле.

– Ты отношения выяснять приехал или что?