Империя Страсти (ЛП)

И хотя я сделала все возможное, чтобы вырваться, я снова оказалась в этой дыре. Интересно, буду ли я всегда тяготеть к опасностям своего детства так же, как Кэролайн?

Может, как и она, я найду утешение только в правителе подполья, который не испугается плохих кварталов.

Я медленно выбрасываю эту мысль из головы и поворачиваюсь, чтобы уйти. Сзади меня раздается шорох, и прежде, чем я успеваю его рассмотреть, воздух пронзает удар.

Глаза жжет, и в следующий раз, когда я открываю их, я уже стою на коленях, голова откинута в сторону. Я не пытаюсь посмотреть на нападавшего или разобраться в ситуации.

Дрожащими пальцами я нащупываю бумажник, успеваю схватить маленький перцовый баллончик, прикрепленный к брелоку, и бесцельно нажимаю на него позади себя. В тот момент, когда я понимаю, что совершила ошибку, уже слишком поздно.

Я думала, что нападающий только один, но тяжелый ботинок врезается мне в грудь, отбрасывая меня назад с пугающей легкостью.

Голова ударяется об отвратительно теплую поверхность — тело другого человека — и у меня перед глазами появляются звезды, когда мужчина бьет меня по лицу.

Его друг наступает ботинком на мое плечо, и я прикусываю язык, чтобы не закричать.

Приходит второй удар, затем третий, и к тому времени, как они заканчивают, мой рот наполняется резким металлическим вкусом.

Я не понимаю, что они исчезли, пока не слышу тяжелые удаляющиеся шаги. И все же я лежу, голова тяжелая, как кирпич, а конечности раскинуты в неестественной позе.

Потребность раствориться в земле намного сильнее, чем желание жить, но мысль о том, что они могут вернуться и изнасиловать меня или оставить работу кому-то другому из трущоб, дает мне энергию, о которой я даже не подозревала.

Не знаю, как мне удается использовать стену для равновесия, натянуть на себя свитер и идти, но я это делаю.

Боль взрывается в каждом суставе, один глаз слишком опух, чтобы видеть, а губы кажутся уж больно большими для лица.

Я думаю, что в моей груди тоже что-то сломано или ушиблено, потому что дыхание похоже на восхождение на Эверест со сломанной ногой.

Логически я понимаю, что мне нужно обратиться к врачу, но я скорее умру, чем поеду в больницу.

Да, Гвен жива, но я травмирована больницами с тех пор, как они положили мне на руки мертворожденного ребенка, и я не справилась ни с этой травмой, ни с другими травмами в моей жизни.

Не знаю, как долго я иду, но достаточно долго, чтобы потерять чувствительность ног, получить странные взгляды от беспристрастных жителей Нью-Йорка и рухнуть на стену раз или два — или дюжину раз.

Наконец, мне удается поймать такси и сесть внутрь. Водитель смотрит на меня через зеркало заднего вида, его карие глаза кажутся мутными и демоническими.

— Вы в порядке, мисс? Мне отвезти вас в больницу?

— Нет… не в больницу…

Я бессвязно произношу адрес, мои губы едва шевелятся, затем я падаю на сиденье из искусственной кожи.

Я трясу головой время от времени, борясь с черными точками, которые расползаются по моему зрению, и с затишьем бессознательного состояния.

Мне просто нужно добраться до дома, взять себя в руки, а потом сообщить об этом…

Грудь сжимается, когда машина останавливается, я поднимаю голову, но не нахожу здания, в котором живу.

Вместо этого я смотрю на зубастого демона на вершине больших черных металлических ворот, будто только что из готического фильма.

Особняк Кингсли.

Проклятье. Что я здесь делаю?

— Мы на месте, мисс, — говорит водитель, его голос звучит далеко.

— Это не моя квартира…

— Это адрес, который вы мне продиктовали. Хотите, чтобы я отвез вас в другое место?

Его глаза мелькают в зеркале заднего вида, размытые и как будто только что из триллера.

— Нет, спасибо… вам…

Я сую ему в руку несколько купюр и практически выволакиваю себя из машины.

Он остается на некоторое время, вероятно, думая, что я сошла с ума. А может, он один из них, и они послали его закончить работу.

Все силы уходят на то, чтобы подойти к воротам, волоча ноги и задыхаясь. Такси наконец отъезжает, и я делаю вдох.

Затем ноги решают, что сейчас самое подходящее время, чтобы упасть.

Я готова рухнуть на землю, но падаю прямо в теплые объятия.

— Аспен?

Его суровое лицо смотрит на меня с хмурым выражением, мрачным, как у повелителя демонов.

И это не должно заставлять меня ощущать себя в безопасности.

Или в спокойствии.

Или чертовски правильно.

Но это так.

Пальцы впиваются в его руки, и я глотаю собственную кровь, произнося:

— Мне… некуда было идти…

Я не осознаю всю серьезность своего признания, когда темнота, наконец, уносит меня прочь.

Глава 8

Кингсли

Мои попытки не дать себе перейти в категорию ярости терпят поразительное фиаско.

Я вышагиваю по комнате, где Аспен лежит на кровати, как разбитая красавица.

Я открывал и закрывал Зиппо столько раз и с нулевой нежностью, что удивляюсь, как она не сломалась.

Свет, льющийся из окна, заставляет меня остановиться и посмотреть на сад и разноцветные листья, падающие на землю.

Черт. Я занимался этим всю ночь.

Вышагивал, бил стену или две и обдумывал лучший способ совершить убийство.

Я не должен.