Империя Страсти (ЛП)

И я наслаждался каждой секундой, добиваясь для него вердикта «невиновен» и втирая это в лицо прокурору. У этого инструмента не было ни единого шанса, потому что я серьезно, лично отношусь к жестокому обращению со стороны родителей и расправляюсь с ними безжалостно. СМИ могут называть меня диким дьяволом сколько угодно, но только потому, что эти люди подарили кому-то жизнь, я не считаю их безупречными. Многие из них неполноценные люди, которых следовало бы сделать бесплодными, и если они должны умереть за свои грехи, то так тому и быть.

Вот почему я почти не почувствовал утраты, когда Бенджамин Шоу скончался. Этот старик в конце концов встретил свой конец с сердечным приступом, находясь в своей экстравагантной джакузи. Он утонул так же, как и моя мать. Ирония самая мелкая сука.

Но даже с эндорфинами, которые я получил в суде, я не мог прогнать ощущение, похожее на укол, которое кололо затылок, или стеснение в груди при мысли, кого я оставил в своем доме.

Я дважды звонил Марте во время единственного перерыва, который мне удалось получить, и, очевидно, Аспен большую часть дня спала. Я подумал о том, чтобы послать доктора Вернера проверить ее еще раз, но мысль о том, что он может прикоснуться к ней, пока меня нет рядом, быстро отбросила эту кощунственную мысль.

Вероятно, она восстанавливает все потерянные часы недосыпания. Не секрет, что она чаще всего проводит ночи напролет в кабинете, и у нее неизлечимая душа трудоголика.

Единственная причина, по которой я не вернулся домой, чтобы проведать ее, это телефонный звонок от Николо, сообщившего, что нашел владельцев той неопознанной машины. Конечно, он мог соврать и найти двух случайных людей, но быстрая проверка их биографии показала, что они были бандитами, которые сидели в той же тюрьме, что и Бруно.

Не обращая внимания на присутствие и слова Николо, я направляю шланг на одного из мужчин, у которого светлая борода и телосложение борца, и включаю его на полную мощность. Он задыхается, его глаза расфокусированы, и гортанные вдохи вылетают из его приоткрытого рта. Я даю ему передышку, чтобы разбудить его более худого друга с носом и губами, которые слишком велики для его безвкусного лица.

Он резко приходит в себя, трясясь в своих путах, как животное, ведомое на убой.

— Что за… что за хрень? — тянет светловолосый бородач, все еще ошеломленный.

— Ты запустил свои грязные руки в того, кого не должен был трогать, вот что за хрень.

Я поднимаю кулак и бью его так сильно, что хруст костей эхом отдается в воздухе, когда он отшатывается назад в своих связях.

Я делаю это снова и снова, пока звук ломающихся костей единственное, что я слышу, а в воздухе стоит металлическая вонь крови. Красные брызги попадают на мою рубашку, руки и лицо, но я не останавливаюсь.

Не делаю перерыва.

И я определенно не проявляю милосердия.

Я всегда любил насилие, но это первый раз, когда я почитаю его.

К черту закон. Иногда справедливость может быть достигнута только старомодным «око за око».

Точнее, его глаз, который я бью снова и снова, пока в нем не лопнут капилляры, но сколько бы я ни бил, образ опухшего глаза Аспен и того, как она едва смогла открыть его сегодня утром, не стирается.

Этот ублюдок падает в обморок где-то в середине моего адреналинового веселья. Поэтому я поворачиваюсь к его другу, который смотрел за шоу, дрожа от страха.

— Эй… эй… мы можем поговорить насчёт этого.

Его друг сглатывает, от него пахнет отвратительным потом, смешанным с дешевым одеколоном и чистым страхом.

Я бью кулаком ему в лицо, заставляя его захлебнуться собственной слюной.

— В том-то и дело. Мне не о чем говорить.

— Пожалуйста. — он кашляет. — Ты, конечно же, привел нас сюда за информацией, верно? Я могу рассказать все, что ты захочешь, если ты меня пощадишь.

Мое дыхание жесткое, но собранное, как у хищника в разгар охоты. Мне не нужна информация от этого ублюдка, поскольку я знаю, что его послал Бруно. Я уже попросил Николо добраться до Бруно, пока он еще в тюрьме, но, видимо, этот ублюдок неприкасаем, как бог в стенах Аттики.

— Сколько Бруно заплатил вам за слежку и нападение на его дочь? — спрашиваю я мерзавца.

Он бледнеет под флуоресцентным светом, его тонкие губы дрожат.

— Я не… это не…

Я наношу апперкот, от которого у него из носа хлещет кровь.

— Думал, ты мне все расскажешь. Но если ты готов к смерти, не бери в голову.

— Нет… подожди… Бруно не платит. Он… предоставил нам защиту, когда мы отбывали срок, и потребовал компенсации, когда мы вышли. Вот и все, клянусь. Мы даже не знали, что она его дочь. Он передал нам только фотографию и имя и сказал, чтобы мы преподали ей урок.

Урок.

Кровь стучит в ушах.

Их уроком могло стать изнасилование, а старик даже не позаботился о том, чтобы предотвратить это.

Я ударяю кулаком по его челюсти, и этот ублюдок взвывает, как ребенок.

— Ты сказал, что пощадишь меня, — плачет он.