Империя свободы

Вообще, как я уже неоднократно писал и говорил, сенатор США является, наверное, самым свободным человеком в Америке, а то и в мире. Он может ездить куда хочет и когда хочет, поднимать любые вопросы, придумывать любые законопроекты и т. д. Отношение к сенаторам в США — сугубо уважительное. Кстати, поскольку они избираются напрямую жителями штатов (по два сенатора от каждого штата), то являются полностью независимыми от Белого дома. Более того, зачастую Белый дом чувствует свою зависимость от них, заигрывает перед ними, ибо сенаторы от какого-то штата и губернатор этого штата (который, заметим в скобках, тоже напрямую избирается жителями штата) представляют местные интересы, и их задача заключается в том, чтобы эти интересы защитить и продвинуть в федеральной власти. В отличие от России, они не являются представителями центральной власти в регионе и никак не зависят от нее. К слову, в каждом штате есть свой Сенат, члены которого, как правило, работают по совместительству, то есть у них есть основная работа, за которую они получают зарплату. Иначе говоря, они также независимы, но теперь и от центральной власти своего штата, то есть губернатора и его кабинета.

Повторюсь: забавно, что одна из таких неотъемлемых свобод американского сенатора — свобода забалтывания. «Забалтывание» законопроекта существует здесь с начала американских политических времен и исторически является прерогативой любого сенатора США и популярной тактикой в Сенате. Это называется «филибастер». Забалтывание также может быть осуществлено путем внесения огромного количества несущественных поправок. Эта традиция имеет еще античные корни и была известна в самых ранних законодательных демократических учреждениях в истории как эффективная тактика меньшинства. Кстати, президент Барак Обама, его администрация и партия, бывшая в то время большинством в Сенате, стали серьезной жертвой политики филибастера, когда большинство назначений, предложенных президентом, оказались замороженными. Именно поэтому Обама и предложил принять проект, позволяющий заканчивать дебаты по законопроектам и назначениям большинством не в 60 сенаторов, а простым большинством в 51 голос. В 2013 году демократам удалось добиться такого изменения процедуры филибастера.

Наконец, если законопроект успешно проходит через обе палаты Конгресса, он поступает на подпись к президенту страны. Однако закон требует, чтобы тексты, принятые в Сенате и в Палате представителей, были идентичными, что, естественно, бывает крайне редко — ведь поправки везде вносятся свои и варианты текста пишутся разными законодателями и юристами. Поэтому создается согласительная комиссия из представителей обеих палат и процедурных сотрудников Конгресса. Они составляют окончательный текст, который подписывают спикер Палаты представителей и председатель Сената, после чего его отправляют на подпись президенту. Президент имеет право подписать закон или наложить на него вето. Конгресс, в свою очередь, имеет право преодолеть президентское вето двумя третями голосов каждой палаты. У президента есть две возможности в такой ситуации. Если он ничего не делает в течение 10 дней, а Конгресс находится на сессии, то законопроект становится законом автоматически. Если Конгресс закончит свою работу раньше, чем истекут 10 дней, а президент не предпримет никаких шагов, то законопроект считается не принятым. Эта политическая тонкость называется в США «карманным вето». При этом, если Конгресс захочет все же принять данный закон, ему надо будет начинать всю процедуру с самого начала. Такие случаи тоже бывали… В любом случае закон официально вступает в силу только после публикации его официального текста.

Те, кто знаком с формальной стороной законодательного процесса в России, могут оценить, насколько точно в свое время он был скопирован с американских процедур. Хорошо это или плохо — вопрос не для этой книги. Я полагаю, что дело вообще не в формальной процедуре, а в ее реальном политическом содержании. В свое время американцы надеялись, что, если создать в России все внешние атрибуты демократического государства — институты, процедуры, принципы и т. д., — в стране начнет укрепляться демократия. Мол, политическое бытие определяет политическое сознание. Но этот их сугубо материалистический, я бы даже сказал, «вульгарный дарвинистский подход» разбился о загадочный идеализм российской реальности.

Президент премьер-министр