Империя свободы

Однако недоверие и даже нелюбовь к власти не отменяют другого важного качества американского массового сознания — веры в почти полную непогрешимость своей страны, в то, что Америка, конечно, делает ошибки в своей внешней политике, но, во-первых, гораздо меньше, чем другие великие и властвовавшие когда-либо на Земле страны, а, во-вторых, многие ошибки Америки проистекают из-за того, что эта страна выбилась далеко вперед в понимании того, куда идет мир, как он должен быть устроен и т. д., а другие страны этого, мол, еще не понимают. Американцы действительно не очень склонны принимать в расчет мнения других государств, ибо считают, что их мнения либо представляют собой вчерашний день мира, либо основаны на скверных, неправильных мотивациях. Как ни странно, эта вера в конечную стратегическую безошибочность действий своей страны на мировой арене иногда приводит американцев к полной потере их знаменитой толерантности — и инакомыслие в данном вопросе часто рассматривается ими как недомыслие, предательство или даже враждебность. К счастью, подавляющее большинство американцев не сталкивается с желанием или необходимостью делать выводы о внешней политике своей страны и действиях других стран. Как я писал выше, им это не очень интересно.

Отсюда вытекает очень серьезная разница в подходе к, скажем, любым переговорам, в том числе между Россией и США. Я наблюдал это много-много раз. И все повторялось снова и снова. Во всем — от контроля над вооружениями до обмена школьниками — культурный конфликт раз за разом проходит по одной и той же линии. Как правило, россияне хотят обо всем договориться, желательно на как можно более высоком уровне власти, получить от нее необходимые разрешения и одобрения, подписать соответствующие соглашения и после этого со спокойной совестью начать сотрудничать. «Как можно работать, если нет четких гарантий и оговоренных условий, как можно доверять партнеру, если нет формального механизма» — это законная российская логика. Американский подход прямо противоположен: сначала начать работать на низшем уровне, определить на практике, что эффективно, а что нет, затем перейти на более высокий уровень сотрудничества, набраться опыта, убедиться, что все работает, и лишь тогда начать думать о формальных договоренностях и долгосрочных планах. «Как можно договариваться властям и заключать договоры, если неясно, что и как будет работать, что окажется неэффективным», — логика американцев.

Вспоминаю, как один мой друг, бывший когда-то очень высокопоставленным российским чиновником, спорил со мной по поводу этой разницы. Он считал, что я неправ. «Я всегда вел переговоры с американцами сам и не просил особого одобрения наверху», — горячо убеждал он меня, забывая, что сам и был в свое время представителем этого «верха». Правда, когда разговор перешел на возможности сегодняшнего улучшения отношений между США и Россией, он начал говорить, что без «ясно выраженной политической воли сверху» он лично ничего в этом направлении делать не будет. Мне, в свою очередь, никакой политической воли сверху не требовалось…

Иными словами, США ни в политике, ни в бизнесе почти никогда и ни в чем не идут на формализацию сотрудничества, пока не будут убеждены по опыту «снизу», что оно сработает. В то, что власти понимают все лучше практиков и специалистов, американцы не верят. Чем больше совместных программ и проектов — пусть не имеющих формально-государственного оформления — успешно функционируют в самых различных сферах, тем выше были бы шансы того, что Россия и США приблизятся к настоящему, содержательному партнерству. Потом реалии, говорили американцы, можно закрепить договорами на самом высоком уровне. Но, конечно, если такого рода сотрудничество не опробовано, вряд ли американский лидер или чиновник пойдут на подписание чего-либо. Другими словами, американский подход: от практики — к договоренностям, российский: от договоренности — к практике. От специалистов и практиков к власти — у американцев, от власти к специалистам и практикам — у России. Любой дипломат, имеющий опыт американо-российских переговоров, знает, насколько фундаментальна эта разница. И каким непреодолимым препятствием она каждый раз является.