Империя тишины

Но я не воспользовался моментом. Не мог этого сделать. Даже не заметил самой возможности, ослепленный своими переживаниями. Я не должен был убивать его и поэтому не смог убить. Отступив назад, я занял безопасную позицию. И почувствовал беспокойство зрителей, но неправильно понял его, приняв за обычное смущение людей, знающих, что станут свидетелями чьей-то смерти.

– Я не хочу тебя убивать, – сказал я наконец, приняв низкую защитную стойку.

Гиллиам двинулся по дуге вправо от меня, я последовал за ним, ставя переднюю ногу так, чтобы носок смотрел на него.

– Адриан, вы играете с ним!

Этот голос принадлежал Анаис, высокий и напряженный. Затем наступила полная тишина. Голограмма наших жизней остановилась, зависла на мгновение. Шевелились только цветы, только они дышали.

Какая-то тень промелькнула на несимметричном лице капеллана, заползая через глаза в его душу. Невидимая, подобно гравитации, ощутимая только по ее действию. Кривые губы скривились еще больше, темный глаз стал еще темней, а голубой – застыл и словно покрылся трещинами. Каждая жила в теле священника натянулась, как тетива, и он прорычал:

– Я убью тебя, еретик. Я не позволю тебе осквернить это место. Этих людей. Моих людей.

Я долго просидел в камере на Колхиде, не написав ни единого слова. Красные чернила, которые предоставили мне хозяева, давно высохли, а свечи оплыли. Я послал за свежим пузырьком и новым светом – ночи здесь бесконечно долгие. Возможно, во всем этом есть какой-то смысл.

Гнев охватил Гиллиама, ослепил его. Он почти ослепил и меня, настолько быстро двигался клинок священника. Гнев и спешка сделали его неосмотрительным, и я мог еще трижды прикончить его: в первый раз – пронзить живот, во второй – полоснуть по горлу и наконец – проломить его уродливый череп, окрасив кровью светлые волосы. Но не сделал этого. Кому-то может показаться странным, что я, выпивший больше крови, чем иные империи, не мог убить одного человека. Повторю еще раз: одиночная смерть – это трагедия.

Вместо этого я снова ударил его в бедро, сталь чиркнула по кости. Острие моей шпаги покраснело, ярко сверкая в утреннем солнце. Гиллиам оскалил зубы, и я ожидал увидеть кровь на его деснах. Но он только выплюнул:

– Демониак! Выродок!

Что он хотел этим сказать? Я отступил, держа шпагу перед собой и стараясь не думать о крови на ее острие.

– Враг… – проговорил Гиллиам. – Шпион…

Он все еще верил, что я замешан в каком-то заговоре против его планеты, против его веры. Только потому, что я заинтересовался тем сьельсином.

Иногда не случается никакой кульминации. Что-то происходит, и на этом все заканчивается. Гиллиам сделал новый выпад, я махнул клинком перед грудью, чтобы отразить яростную атаку, а затем шагнул вперед и вытянул руку для ответного удара, направив острие в ребра священника. Металл заскрежетал по металлу, по коже, по костям. А затем на черном камзоле распустился красный цветок, а вслед за ним раздался невнятный стон.

«Красное и черное, – подумал я. – Мои цвета».

Гиллиам по инерции наскочил прямо на мою шпагу. И обмяк, превратившись в мертвый груз. Влажный хрип вырвался из его груди. Должно быть, я пронзил ему легкое. Тут уже ничего не поделаешь. Я отпихнул его и упер ногу ему в грудь, чтобы вытащить клинок. Он упал на траву со стоном, сменившимся бульканьем. Я с трудом справился с желанием выбросить свою шпагу. За мной пристально следили безмолвные зрители. Мои ноги подкосились, и я осел, опираясь на предательский клинок в своей изменнице-руке.

«Прости меня, Валка».

Шпага интуса выпала из ослабевших пальцев, и у меня хватило присутствия духа, чтобы оттолкнуть ее подальше. Обычай запрещал медицинское вмешательство. Мы выходили на поле боя, прекрасно сознавая, что нас ждет. Я непрерывно ощущал презрительную усмешку Валки. Мои руки дрожали, с каждым ударом сердце Гиллиама выплескивало кровь на землю. Горячую кровь. Слишком горячую. Капеллан медленно поднял руку, в отличие от моей она была тверда. Я решил было, что он хочет изобразить знак солнечного диска в последнем благословении. Однако священник протянул руку к зрителям, к детям графа.

– Миледи… Лорд Дориан… Не… не доверяйте…

Я резко вскинул голову и, сверкая глазами, взглянул на зрителей поверх поросшего травой поля. Анаис и Дориан стояли между Эломасом с одной стороны и префектами-распорядителями – с другой. Смуглое лицо девушки непостижимым образом побелело. Она негодующе покачала головой и метнулась к выходу. Дориан окликнул сестру, и двое пельтастов, громыхая доспехами, направились за ней. Я опустился на колени и с раскрытым ртом смотрел ей вслед.

Священник медленно умирал, его грудь вздымалась и опадала все слабее и слабее, постепенно затихая. Слабее, слабее и слабее.

И замерла.

Я тоже замер и все еще стоял на коленях возле трупа священника, когда ко мне подошли солдаты. Их командир, незнакомая высокая женщина со значком центуриона личной охраны графа на оплечье, сказала:

– Лорд Марло, вы должны пройти с нами.

Я не ответил, только прикрыл глаза и – с невероятным усилием – поднялся.