Империя тишины

Я объяснил ей свой план, полностью, не упустив ни малейшей детали. Говорил я быстро, помня о том, как мало у нас времени.

– Возможно, из этого что-нибудь получится и Капелла не сможет причинить вред остальным. Я хочу сделать так, чтобы они вернулись к своему народу, и надеюсь с их помощью наладить диалог с вождями сьельсинов. Чтобы остановить кровопролитие. Чтобы покончить с войной.

Только договорив до конца, я обернулся. Только после этого нашел в себе силы, чтобы выдержать осуждение в ее золотистых глазах.

И не увидел его.

– Вы сказали когда-то, что я виноват в том, что случилось с Гиллиамом. Вы были правы. Но если я сейчас ничего не сделаю, то тоже буду виноват. И я не смогу справиться с этим один.

По тому, как сжались ее губы, по тому, как сдвинулись брови… я ничего не смог определить. Она прикусила губу.

– Хорошо, я сделаю это, – сказала Валка и прибавила два слова, которых я не заслуживал и о которых никогда не смогу забыть: – Ради вас.

Остальных сьельсинов держали в общей камере бастилии. В отличие от стального пузыря комнаты для допросов, камера состояла из бетонных плит – и стены, и пол, и потолок. Редкие осветительные лампы – тусклые желтые шары – свисали с потолка на проводах. Мне не позволили войти внутрь, но из-за склонности самой Капеллы к театральным эффектам переднюю стену заменили стальной решеткой, белая краска на которой давно потрескалась и облупилась. Одно существо заметило меня – возможно, то самое, в кого я выстрелил из станнера в Калагахе, – и растолкало своих товарищей. Словно паруса, наполненные ветром, все они поднялись и повернулись ко мне. Будь они людьми, я мог бы сказать, что заключенные следили за моим приближением со спокойной заинтересованностью или что их бледные, как у покойников, лица пылали холодной ненавистью. Но они не были людьми, и мне не удалось распознать эмоции этих существ.

Со сьельсинов сняли доспехи, и все они, кроме Танарана, остались в облегающих комбинезонах, увитых спиральными трубками систем рециркуляции воды и температурного контроля. Босые когтистые нижние конечности скорее напоминали руки, чем ноги. Одно из существ зашипело, оскалив зубы, но совсем не с тем выражением, которое его сородичи принимают за улыбку.

– Ты!

Прошли недели с тех пор, как я в последний раз говорил с кем-то из ксенобитов, за исключением Уванари, и никогда прежде мне не приходилось обращаться ко всем сразу. Помня о том, что в дальнем конце коридора стоит инквизитор Агари, а во всех углах, словно пауки, притаились видеокамеры, я сказал:

– Я сожалею, что вас содержат в таких условиях. Мне было обещано совсем другое.

«Всегда обращайся к кому-то одному, – учил меня отец. – Толпа может игнорировать тебя, а один человек – нет».

Танаран не был человеком, но я обратился к нему:

– Я знаю, кто ты, Танаран.

Сьельсинский нобиль прищурил глаза:

– Нет, не знаешь.

Слабая улыбка прокралась на мое лицо.

– Ичакта сказал мне, что ты корень. Баэтан. Не знаю, что это означает, но наверняка что-то важное.

Я бросил взгляд на инквизитора Агари, а затем повернулся к остальным сьельсинам, чтобы тем самым выделить Танарана из толпы.

Однако Танаран заговорило первым, выпрямившись, насколько позволял низкий потолок камеры, – необходимость принять строевую стойку победила в нем здравый смысл.

– Что с Уванари?

Я возблагодарил мнимых богов Капеллы за то, что существо не было способно истолковать выражение моего болезненно скривившегося лица.

Снова обернувшись к Агари, я сказал на галстани:

– Они спрашивают о своем капитане.

– Скажите, что с ним хорошо обращаются, но раны, которые оно получило перед тем, как сдалось в плен, еще не до конца зажили.

Проглотив стоявший в горле комок стыда, я повернулся к сьельсинам. Меня могло бы стошнить, если бы за последние недели я не лишился аппетита. Как я мог сказать такое? Но я сказал. Похоже, это успокоило Танарана, он посмотрел на свои босые ноги и сверкнул зубами в улыбке.

Не удержавшись, я добавил:

– Я этого не хотел. Если бы у меня был выбор, вы бы сейчас… – я помедлил немного, чтобы привлечь их внимание и обдумать свою следующую фразу слова, – вы бы сейчас уже возвращались назад к аэте Аранате.

Шум, которым сьельсины встретили эти слова, не был похож ни на один из человеческих звуков: заунывный вой, в равной степени печальный и яростный. Я едва совладал с желанием прикрыть уши руками. Танаран подошло ближе к решетке, и два легионера рядом со мной инстинктивно насторожились. Баэтан было таким высоким, что ему пришлось немного нагнуться в тесной камере.

«Как могут такие существа выносить гравитацию Эмеша?» – мысленно удивился я, вспомнив, как сам страдал в первые месяцы, проведенные в этом слишком большом мире. А сьельсины живут в космосе, на своих кораблях, где гравитация на порядок меньше, чем на Делосе и уж тем более на Эмеше. Должно быть, они пропитали чем-то свои кости и укрепили мышцы. Изменились, чтобы выжить.

Танаран обвило чересчур длинными пальцами прутья решетки и прижало к ним плоское лицо:

– Ичакта никогда бы его так не предал. Что вы с ним сделали?

– С Уванари? Ничего.