Империя тишины

Точно так же, как есть разница между новостью об уничтожении далекой планеты и кровавой смертью рабов в колизее, одно дело знать о нужде и болезнях, и совсем другое – жить среди невзгод и страданий. Мне часто приходилось видеть нищих, покрытых язвами, с шелушащейся кожей, которые молили Капеллу об избавлении не от зла, а от недуга. Серая гниль свирепствовала в городе – эпидемия, вызванная какими-то инопланетными микроорганизмами, вероятно бактериями. От нее чернела кожа, истощалась плоть, пересыхали легкие и лимфа. Городские префекты складывали трупы в кучи на площадях и сжигали. Дым уносил молитвенные фонарики в небеса, но те, похоже, оставались глухи к мольбам. Палатинская кровь уберегала меня от болезни, но не могла защитить от ужаса происходящего.

Лицо отца преследовало меня по ночам, а еще погребальные маски наших предков и крики безымянных узников, заточенных в бастилию, куда он хотел отправить и меня. Это из-за них я мучился и из-за матери. Мне снилось, как ее тащат к позорному столбу и бессердечный катар с черной повязкой на глазах хлещет ее плетью. Когда же я просыпался, весь в поту и в слезах, под кучей картона между мастерской портного и пекарней, наступало время мыслей о Гибсоне. Старик пострадал напрасно и напрасно отправился в изгнание, потому что я прозябал на границе Империи и Вуали, возле самой Мрачной Бездны, что лежит между рукавами Центавра и Наугольника.

Но я заставил себя продолжать.

Как и Сид Артур в поисках дерева Мерлина, я делал все возможное, чтобы выжить. Ел сырую рыбу, выловленную в каналах, обыскивал компостные ящики. Мне приходилось полагаться на милость уличных торговцев, не славящихся своей добротой, и я научился попрошайничать. Не знаю, насколько хорошо у меня получалось, но отчаяние в конце концов одолело остатки палатинского достоинства.

Думаю, я мог сдаться в любой момент, предъявить свое кольцо и свою кровь местным властям и ждать, когда отец заберет меня. Это было искушение – жестокое искушение – особенно в первые недели. Годы проходили в нищете, и каждый день тянулся очень долго. Но как бы безумно это ни прозвучало, несмотря на напасти и страдания, несмотря на префектов и бандитов… я был счастлив. В первый раз за всю жизнь я был по-настоящему свободен. От отца. От своего положения. От всего.

Но этого было недостаточно. Быть свободным, но оставаться при этом жалким, как раб, – слабое утешение. Каждую ночь звезды взывали ко мне сквозь дымку над Боросево. Я никогда не чувствовал себя таким потерянным. Я мечтал лишь об одном – покинуть планету. Надеялся найти какого-нибудь не слишком щепетильного маркитанта, который согласился бы нанять человека без необходимых документов, но я не мог подойти к космопорту ближе чем на полмили. По нарушителям стреляли без предупреждения.

Со временем мои возвышенные грезы угасли, уступив место мечтам о еде. Я тосковал по вину со страстью, которую трудно описать, а также по фруктам и горячей пище… А больше всего по воде. Можете себе представить, каково это – тосковать по воде? Я приноровился выкачивать ее из дождевых бочек. Все это время я размышлял о своей судьбе, о полном крахе моих надежд и фантазий. Мысленно я видел, как сгорает письмо Гибсона, черный дым вился над его краями, и оно изгибалось, словно дракон, пожирающий собственный хвост.

Я так и не отправился на Тевкр.

Не отправился никуда.

Глава 25 Нищета и мучения

Скорчившись на старом кулере, служившем мне одновременно сундуком для сокровищ и стулом, в канализационной трубе – моем доме на протяжении последних десяти ночей, – я жевал половину копченого угря, украденного у уличного торговца неподалеку от колизея. Мясо было нежным, приправленным чесноком и соевым соусом и слегка пахло дымом. Я промышлял воровством большую часть недели и решил, что у меня неплохо получается, хотя все тело ломило от усталости.

Это было хорошее место. Сухое, если не считать желоба на дне трубы. Защищенное, если не брать во внимание устье, выходившее к каналу двадцатью футами ниже. Труб было много в этой части Белого района, названного так за цвет известковой побелки, что покрывала дамбы, отделявшие эту часть города от Низин. Белый район располагался у подножия зиккурата, приблизительно в пятидесяти футах над уровнем моря, пережиток тех времен, когда Империя отвоевала Эмеш у Норманского Объединенного Содружества, первым колонизировавшего планету. Здесь жили богачи, патриции и внепланетные плутократы, факционарии различных гильдий и крупные бизнесмены, местные знаменитости и гладиаторы. Святилище Капеллы с медным куполом тоже находилось в Белом районе, по соседству с бруталистским бетонным зданием бастилии. Нищих здесь не терпели, за исключением дней Высокой Литании, которая повторялась раз в неделю из-за несоответствия суточного цикла Эмеша стандартному календарю.