Империя. Цинхай (СИ)

- Милая моя, - тронутый, погладил её опять по голове муж и поцеловал.

- Ты же всегда будешь со мной, правда? – вжавшись в него, спросила Дами. – Мы же будем вместе?

- Всегда, любимая, всегда! – поднял её на руки Энди и отнёс на кровать. Девушка, видя, как он поддался в очередной раз чарам, и раздевается, игриво и зазывающее смотрела на него. В ней поднялось возбуждение, не от любовных ласк или красивого тела, как с Джином, а от управления мужчиной, от того, с какой нежностью он обходился с ней, как терял от неё голову. От силы его страсти по отношению к ней, теряла голову и Дами, любя в Энди любовь к себе. Это было удивительное чувство, и оно дарило наслаждение, почти сравнимое с той исступленной любовью, которую они щедро черпали с Джином.

Комментарий к Угроза разлукой

* жёлтая лилия – трава забвения в китайской литературе

** тонур – тандыр в Западном Китае

*** Ванличанчэн (стена в десять тысяч ли) – Великая китайская стена

**** «ты носишь зелёную шляпу» в Китае означает «тебе изменяет жена»

========== Перемены, смены и измены ==========

Ранняя цинхайская осень унесла дождливые дни, расчистила небо. Цвели в садах очередные цветы, уже не тем невинно-скромным видом, что по весне, и не теми яркими, напористыми ароматами лета, а новыми, зрелыми, бархатными оттенками и дурманящими запахами плодов и поспевания урожая. Пернатые журавли и бакланы до последних тёплых дней обитающие у Кукунора, на его Птичьих островах, кречетали, пролетая над головами; на ветках и под крышей, раздавался щебет залетевших ненароком в малолюдное предгорье поползней, горихвосток, тибетских ложносоек и зуйков; одни обсуждали грядущие перелёты, другие судачили о погоде и зимней кормёжке. Листва по-прежнему зеленела, не выдавая смены сезона, но были те, кто узнавал сентябрь и без календаря, и без отчётливых признаков. Не зверь, хотя кто-то посчитал бы его и таковым, но животное – человек. Сандо. Наёмник, проведший множество недель своей жизни, сгрудившихся в месяцы, в походах, в одиноких странствиях, в горах, под открытым небом, на берегах рек и озёр, в местах столь бесшумных, что собственное дыхание бьёт по барабанным перепонкам оглушительным боем. Он умел, внюхавшись в ветер, сказать, кто прошёл по земле с той стороны, откуда он дул, он мог определить по палитре заката завтрашний холод, или по поведению мошкары близящийся ливень.

Сандо казалось, что он сжился с природой и давно растворился в ней, оставшись в стороне от людей и их мелких, бессмысленных забот и суетливых влечений быстротечной жизни, большинство радостей и страданий в которой - мнимые. Суть золотого, долг золотого выкристаллизовали какую-то совсем иную от обычной мужской сущность. Возможно, именно такими по-настоящему и должны были бы быть все настоящие мужчины, но, поскольку Сандо видел, что радикально отличается от них в своих обязательствах, целях и свершениях, то признал в себе другую, отколовшуюся породу каменно-железного человека. Исключение из правил лишь подтверждает правило.

Он давно не видел сновидений, изредка, если несколько дней приходилось не есть, как голодной собаке, ему снилась еда. И больше ничего. Потому он и привык к этому, и долго не мог понять, открыв глаза, что за чудь и невидаль мерещилась ему под утро, когда он отсыпался после своего дежурства? Как это часто бывает, спугнутый сон исчез, стерев воспоминание о себе, и никак нельзя было ухватить хотя бы край, потянуть и притянуть поближе, чтобы рассмотреть – что же грезилось? Сандо лежал на спине, до груди прикрытый покрывалом. Взгляд его опустился и нашёл образовавшуюся возвышенность, выросший в рассветные часы личный Эверест. Всё-таки, в причастности к мужскому роду следует сознаться.

- А, что б тебя! – приподнял покрывало, посмотрел под него на стояк вольный брат и, сбросив его, резко встал, направляясь в ванную. – Доброе утро, сука! – прошипел он самому себе, находясь в комнате в одиночестве. Их с Джином смены всё ещё не совпадали.