Империя ученых (Гибель древней империи. 2-е испр. изд.)

О том, как представляли себе клановый уклад ханьские современники, можно судить по трактату «Боху тунъи» (I в.), где термин «цзунцзу» (клан) разъясняется следующим образом: «Что такое цзун? Цзун – это почитание, почитание людьми цзун их предков во главе с основателем рода... Что такое цзу? Цзу – это единение и согласие, что значит согласие во взаимном милосердии и любви. При жизни по-родственному любят друг друга, по смерти скорбят и печалятся друг о друге, следуют пути единения, потому и называется: цзу» [Боху Тунъи, 1936, цз. 8, с. 5б-6а]. Авторы трактата даже не пытаются разъяснить смысл понятий «цзун» и «цзу» (цзун – главная линия клана, представленная старшими сыновьями, цзу – его боковые ветви). Не дают они и каких-либо рекомендаций, касающихся устройства жизни клана. Все сводится к требованию почитания предков и смутной идее «взаимной любви» его членов. Помимо родовых кладбищ, мы не встречаем в ханьскую эпоху таких осязаемых форм кланового единства, как общий храм предков или особый клин клановых земель. Ханьские ученые, вдохновляясь обычаями чжоуского времени, объявляли идеалом клановой жизни перераспределение средств между членами клана [Ин Шао, 1936, цз. 4, с. 11б]. Но этот идеал не мешал им считать вполне естественной ситуацию, когда «отец знатен, а сын презренен, дед презренен, а внук знатен... отец богат, а сын беден, старший брат беден, а младший богат» [Хэ Чанцюнь, 1964, с. 182]. Столь же естественным считалось неравенство между отдельными семьями клана, засвидетельствованное, помимо прочего, данными эпиграфики. Так, в надписи на каменной стеле, воздвигнутой в 167 г. в связи с осуществленным кланом Чжун ремонтом храма «идеального правителя» древности Яо в Цзиине, читаем: «Все семьи клана Чжун сообща построили каменные ступени перед зданием и оградой.Бедные и богатые равно поддержали предприятие, установили для каждого сумму взноса. Никто не пытался уклониться, в надлежащий срок деньги были собраны» (цит. по [Уэда, 1967, с. 29]).

Таким образом, можно утверждать, что представления о семейно-клановом укладе в ханьскую эпоху характеризовались откровенным и сознательно утверждавшимся разрывом между идеальным образцом и реальной действительностью. Сам идеал заимствовался из архаической – чжоуской – эпохи, что превращает семью и клан, как феномены культуры раннеимператорского Китая, в анахронизм, своего рода консервативную фикцию. В конечном счете, касаясь организации «сильных домов», мы должны говорить не о клане, но скорее о номинальном существовании клановой структуры. Аналогичным образом обстоит дело и с представлением о «сильном доме» как одной семье, зиждившемся на псевдородственных отношениях. Патерналистская трактовка «сильного дома» как одной большой семьи традиционна для раннеимператорской эпохи. На деле же такая «семья» охватывала всех, кто подчинился власти ее главы и считался лично ему обязанным. В конце II в. чиновник Сунь Сун, укрывая друга от преследований властей, говорил ему: «Мой дом насчитывает сто человек, и мы достаточно сильны, чтобы помочь тебе» [Хоу Хань шу, цз. 64, с. 23б]. Тогда же служащий провинциальной управы Ян Юн, недовольный вмешательством начальника в его дела, уподоблял канцелярию семье. Если глава семьи, рассуждал Ян Юн, позволит каждому делать положенное ему – слугам пахать землю, служанкам носить хворост, петухам будить по утрам, собакам отпугивать воров, буйволам носить грузы, лошадям скакать по дорогам, то, не утомляя себя, он добьется полного порядка. Если же он лично возьмется за все дела, воцарится хаос, и он «утратит положение главы семьи» [Саньго чжи, цз. 45, с. 13а]. В обоих случаях семья приравнивается к двору или хозяйству, включающему в себя и весь зависимый люд.

Таким образом, уклад «сильных домов» базировался на личностных отношениях патрона и клиента (в Китае говорили «хозяина» и «гостя») с их принципом взаимообразности (бао), реципрокности в рамках асимметричных отношений «старших» и «младших». Соответственно «сильные дома» нередко описываются в литературе как объединение «родственников и гостей».