Империя ученых (Гибель древней империи. 2-е испр. изд.)

Приведенный отрывок свидетельствует о существовании в то время многочисленной категории крестьян, прочно привязанных к землевладельцу узами кабальной аренды. Они стояли явно ниже свободных крестьян, что, по-видимому, было вообще характерно для отношений так называемых аренды и найма в ту эпоху. Правда, для позднеханьского периода известно более десятка случаев, когда ученые мужи и даже отпрыски служилых семей арендовали землю или нанимались на работу. Однако работали они вдали от родных мест, причем нередко жили под чужим именем и даже изменяли внешность [Ёсинами, 1978, с. 516-517]. Надо полагать, наниматься было неприлично для тех, кто претендовал на высокое положение в обществе. Сам Цуй Ши противопоставляет «высшие семьи» «низшим дворам». Вероятно, главы последних не имели в его глазах всей полноты власти, подобающей семейному патриарху. Если в начале правления Хань «гости» были призваны украшать дом патрона и имели личную свободу, то во II в. они уже могли обрабатывать землю своего патрона. Тогда же появляются устойчивые словосочетания «слуги и гости», «рабы и гости», «подлые гости». Таким образом, «гости» составили новую категорию личнозависимого люда, получившую официальное признание в раннесредневековую эпоху. То же относится и к такой категории невольного люда, как буцюй, зафиксированной в источниках с конца II в. (см. [Крюков, с. 41]). Вместе с тем крестьяне-издольщики в правовом и социальном отношении, как видно и из слов Цуй Ши, явственно отличались от рабов. В позднеханьской империи они числились в государственных реестрах [Ёсинами, 1978, с. 383].

Можно предположить, что постоянно углублявшееся имущественное и социальное расслоение в ханьской деревне вело к распаду крестьянской общины. Процесс этот, правда, почти не запечатлелся в сознании современников вследствие его большой продолжительности, исторической связи «сильных домов» с общинной организацией, а также в силу того, что возвышение «сильных домов» не изменило производственной структуры деревенского общества. Судить о нем приходится большей частью по косвенным данным.

Для начала обратимся к свидетельству Дун Чжуншу, писавшего в конце II в. до н. э.: «Богачи ведут распутный образ жизни, выходящий за рамки дозволенного. Они расточительны сверх всякой меры и тем возвеличивают себя... В городах они почитаемы, как правители, в общинах (ли) они обладают богатством гунов и хоу» [Хань Шу, цз. 24а, с. 14б-15а]. Фразеология и пафос этой инвективы традиционны для имперской идеологии. Но нам важнее сейчас то обстоятельство, что «распутные богачи» соотнесены у Дун Чжуншу с традиционными формами деревенской организации. По существу, речь идет о богатых крестьянах, представляющих верхушку общины. (Подобная трактовка местной элиты в целом характерна для раннеханьского периода.) Недаром после реставрации ханьской династии в I в. чиновник Ду Линь заявлял: «В начале царствования Хань могущественные кланы шести царств были ослаблены. В городах и общинах не было семей, получавших большие доходы. В сельской местности не было людей, прибиравших к рукам землю» [Дун Хань хуэйяо, цз. 306, с. 28].