Империя ученых (Гибель древней империи. 2-е испр. изд.)

Коммерциализация способствовала росту социальной мобильности. В этом смысле торговля была не просто младшим партнером чиновничьей администрации, но органической частью имперского строя, делая возможным функционирование бюрократии как института. Недаром в середине II в. чиновник Чжу Му отмечал в докладе трону: «Есть слоняющиеся попусту люди, умеющие воровски наживаться на торговле. Недобрые правители в провинции охотно делают их посыльными и приказывают своим домашним извлекать пользу из их могущества» [Хоу Хань цзи, цз. 20, с. 5б]. Как мы увидим ниже, правящую верхушку позднеханьской империи того времени с полным правом можно назвать торговой аристократией.

Человек покорит даже небо. Если его воля сосредоточенна, а дух деятелен, то ни судьба, ни знамения не имеют над ним власти.

Чэнь Цзижу

Роль иерархии рыночных центров как своего рода системы капиллярных сосудов внутри имперского общества не позволила торговому капиталу превратиться в автономную силу. Стимулируя социальную дифференциацию, торговля в китайской империи служила престижному потреблению со всеми его негативными экономическими и социальными последствиями. Сибарит, утопающий в роскоши, одержимый накопительством скряга и щедрый господин, раздающий свои сбережения преданным людям, – таковы три грани образа богатого человека в ханьском обществе. Все они имели своей общей основой паразитический характер торгового капитала в аграрных деспотиях, где накопление денежных богатств не сопровождалось расширенным воспроизводством материальных ценностей. И в китайской империи деньги, будучи подлинным фетишем элиты, не имели иного назначения, кроме демонстрации власти и привилегий. Ма Юань, став богачом, часто говорил: «Товары и сокровища ценны тем, что их можно раздать, а иначе станешь пленником денег» [Хоу Хань шу, цз. 24, с. 2а]. Между тем не кто иной, как Ма Юань, предложил позднеханьскому двору восстановить денежное обращение и, несмотря на противодействие ряда сановников, добился реализации своего проекта.

В императорском Китае торговля, служившая только укреплению позиций элиты, разрушала общину и воздвигнутый на ней социальный порядок. Поэтому торговец в ханьской империи стоял вне общества или, точнее, одновременно выше и ниже общества. В глазах имперских идеологов он был только «подлым человеком рынка», и вместе с тем купцы – это люди, которые «властвуют над простым народом» (слова Сыма Цяня) и «могуществом превосходят провинциальных правителей» (Чжунчан Тун).

Антисоциальная природа торгового капитала отчасти отобразилась и в терминах, обозначавших торговый люд. Так, на рубеже новой эры сановник Инь Чжан, по сообщению его биографа, обнаружил, что в тогдашней ханьской столице – Чанъане «беспутные юнцы и порочные сыновья» не были зарегистрированы на рынке. Тогда Инь Чжан вписал в реестр торговцев несколько сот человек [Хань шу, цз. 90, с. 20б]. Подобная характеристика торговых людей заставляет вспомнить о «беспутных удальцах», прислуживавших могущественным кланам²⁰. Сходство здесь, надо полагать, не только терминологическое, но и сущностное: и те и другие были продуктом распада общины и вместе с тем силой разрушительной и исторически бесперспективной.

Таким образом, в условиях господства натурального хозяйства торговля сводилась большей частью к ограблению крестьянских общин, обострявшему социальные конфликты. Отсюда предосудительность занятия торговлей и неизменный для купца удел быть чужим по отношению к любой социальной общности. Не случайно Ма Юань и Диу Лунь предпочли наживать богатства вдали от родных мест, причем последний – под чужим именем. В сущности, торговля предполагала ограбление местных обществ. Результат предвидеть нетрудно. Торговый капитал имел тенденцию превращаться в ссудный, а стимулируемое им разорение крестьянства сокращало сферу его приложения (см. [Нагата, 1960, с. 63]).